Ариадна Громова - Мы одной крови - ты и я! Повесть

- А на когда? - с мольбой спросил Валерка. - Вы скоро это самое… опять, а?

- На днях, а может быть, и раньше, - пообещал я. - Уговоримся заранее.

Валерка еще предлагал привести какого-то Юрку из восемьдесят шестой квартиры либо Павлика, который живет «вон там, за углом». Но я только пробормотал:

- Ну и пускай себе живет там, за углом.

Валерка понял, что на сегодня разговор окончен, и очень неохотно ушел. А я опять завалился на тахту рядом с Барсом.

- Барся-Марся, котище, - сказал я, - ну и задал ты мне задачу!

Потом я заснул и проспал часа два.

Когда я проснулся, Барс сидел рядом и внимательно глядел на меня. Мне даже показалось, что я и проснулся-то именно от этого пристального взгляда. Когда я открыл глаза, Барс удовлетворенно мурлыкнул и начал говорить. То есть, понимаете, он только мяукал и никаких человеческих слов не произносил, но по интонации было ясно: он хочет мне что-то сказать. Под конец он мяукнул вопросительно и уставился на меня своими зеленовато-желтыми яркими глазами. Длинные белые усы его встопорщились, темная каемка верхней губы чуть приподнялась, обнажая острия клыков, нежно-коричневые ноздри чуть подрагивали, а вся морда кота выражала такое нетерпеливое и страстное ожидание, будто я держал в руке аппетитный кусок свежего мяса.

- Ты чего, собственно? - с удивлением спросил я. - Играть, что ли, хочешь?

Барс продолжал пристально и требовательно смотреть на меня. Мне все еще жутко хотелось спать, и я как-то даже забыл про всю историю с гипнозом.

- Играть, да? - сладко зевая, сказал я. - А что человеку надо выспаться, это до тебя не доходит?

Барс подмигнул мне. Это он часто делал и раньше: дернет так головой вверх и подмигнет. Некоторые коты начинают мигать, когда злятся, но у Барса это означало всегда не злость, а… ну примерно так я расшифровывал: «Давай, давай, чего ж ты?» То есть фактически - нетерпение.

- Все-таки это нахальство, приятель, - сказал я, действительно обидевшись. - Будить человека для игрушек! Ну что ты, маленький? Тебе пять лет уже стукнуло, шутишь! По кошачьему счету ты старше меня. Тебе лет тридцать, а то и больше. Солидный котище, а за веревочкой с бумажкой носишься, как котенок.

Барс вдруг мяукнул очень сердито и… ударил меня! Мягкой лапой, почти не выпуская когтей, но все же крепко шлепнул по руке. Сон с меня окончательно слетел. Я поднялся и сел на тахте.

- Ты что, сдурел? - спросил я, и голос меня как-то не очень слушался.

Я уже начал понимать, что Барс и не думал об игре с бумажкой. Да и вообще никогда он меня раньше не будил ни с того ни с сего: только если наступало время кормить его, либо если дверь была закрыта, а ему надо было срочно выйти. Но в этих случаях он просто принимался жалобно кричать. А тут ведь молча сидел и глядел (я уже не сомневался, что проснулся именно от его взгляда), а теперь чего-то требует, что-то пытается объяснить на своем кошачьем языке. А самое главное - он обиделся, когда я предположил, что дело идет об игре. Что же он, слова научился понимать? Нет, постой! Ведь я, когда говорил последние слова, представил себе и веревочку, и бумажку, и прыгающего в воздух Барса. Так, значит, кот реагировал именно на этот образ! Плюс к тому, вероятно, на мою укоризненную интонацию. Вот оно как…

Барс даже ударил меня сгоряча, а ведь это такой кроткий, добрый кот, он и драться-то не умеет. Разыграется иной раз, вообразит себя тигром, начнет глухо завывать и кидаться на меня - и тут же его злость переходит в страх: а вдруг я обижусь, вдруг всерьез поссорюсь с ним! И он начинает жалобно, тоненько мяукать и кидается брюхом вверх: давай, мол, помиримся, не могу я больше!

Барс не сводил с меня взгляда. Он даже слегка подергивался и тихо стонал от напряжения, и полосатые тигриные лапы его в белых туфельках нервно переминались на клетчатой красно-черной покрышке тахты. Он явно стремился сказать что-то, и мне стало его жаль.

- Давай помиримся, ты, драчун, хулиган полосатый, тигра лютая! - сказал я и представил, как Барс бросается мне на шею и крепко обнимает меня лапами… только чтобы когти не запускал мне в спину, - уж этого-то не надо!

Барс поколебался: я очень ясно видел, что в нем борются противоречивые чувства. С одной стороны, мой приказ пришелся ему по душе: приласкаться ко мне Барс был всегда готов. С другой стороны, как же добиться, чтобы я понял, чего он хочет? Внушение одолело. Барс со стоном облегчения кинулся мне в объятия, изо всех сил прижался ко мне полосатой щекой, потом откинул голову и крепко поцеловал меня в ухо. И все же он вел себя не так, как всегда. Когти в спину он не запускал, допустим, по моему приказу. Но он и не мурлыкал, и слюни не пускал от блаженства, как делал всегда в таких случаях. Вместо этого он принялся настойчиво и нежно мяукать мне в самое ухо. Собственно, это было не мяуканье, а какое-то тихое воркованье на низких нотах, вроде голубиного.

У котов вообще диапазон интонаций гораздо шире, чем это можно заметить при поверхностном наблюдении. Я имею в виду потенциальные возможности, потому что многие коты в общении с людьми ограничиваются двумя-тремя нотами. Но вот, например, «специальный мяв» Барса. Или ругань Мишки: он именно ругался иногда, это было ясно и по ситуации, и по тону, - но не по-кошачьи и не по-человечески, а примерно так, как болбочет рассерженный индюк. А крики мартовских котов? Они ведь очень разнообразны. Я, например, слышал в одном московском дворе потрясающий кошачий дуэт. Один кот глухо ворчал и бормотал, а другой отвечал ему тоненьким жалобным плачем. Время от времени первый кот басисто и злобно рявкал, а другой немедленно отвечал пронзительным перепуганным визгом. Голоса были вовсе даже не кошачьи. Казалось, что какой-то мужчина бормочет в пьяном сне, а ребенок плачет и тормошит его; пьянчуга иногда спросонья отвечает злобной руганью и угрозами, и несчастный ребенок взвизгивает от страха. Я и вправду чуть не отправился во двор разыскивать пьяницу с ребенком, но, вслушавшись, понял, что люди не могут так монотонно повторять эту сцену, что будут не такие равномерные интервалы, какие-то варианты. Ну и, наконец, жители нижних этажей наверняка вмешались бы - ведь ребенок в опасности. Только сообразив все это, я начал различать в голосах какие-то нечеловеческие интонации.

Но это я говорю вообще, а тут речь шла о Барсе, все интонации которого были мне отлично известны. То, что я услышал в эту минуту, было совершенно новым и непривычным. И по тональности, и по целевой установке, так сказать: ясно было, что Барс добивается от меня не каких-либо обычных действий, а чего-то более сложного. И всеми силами старается мне объяснить, чего он хочет. А я не могу понять. Даже догадаться никак не могу.