Елена Хаецкая - Несчастный скиталец

Так я говорил, а в это время подошед ко мне моя Милушка зачла проситься на ручки. При сем я напросто разрыдался и сквозь слезы рек:

– Тебя же, моя душа, я нипочем не оставлю!

Прижал я Милушку ко груди, а она меня язычком по лицу лизнуть не преминула, слезы мои утирая.

Решено!

Стал я укладывать вещи – камизолов взял два нарядных, два дорожных и один нарочитый – для охоты. Рубашек взял семь пар, да башмаков – четыре пары. Взял тако же и пять жилетов. Шляп взял две, по числу париков, каковых взял чернаго и белаго по одному. Взял платков и пачулей четыре пузырька. Тростей – увы – не взял вовсе, но взял шпагу – в пути приличнее. Взял плащ на мерлушках и соболью пелерину. Для одеял же места уже не доставало, равно как и для походной посуды. Взял желудощных капель, да от кашля, да от костяной ломоты. Да шпанских мушек в склянке, на случай. Тако же взял пилку для ногтей алмазную, нарочитую бархоточку для оных же и особливые ножнички. Взял дюжину гребенок, помады, пудры и полоскания для рта. Взял прибор бритвенный и квасцов.

За сими трудами мои зубные страдания окончились. Помог мне сестрицын корешок, только от его соку зубы и язык в моем рту сделались зеленоватыми. Посокрушавшись ради сих причин, вызвал я Мартоса, ленивого моего слугу, и велел указанные тюки и саквояжи вынести из дому, как бы в прачешную. Прихватив при этом на чепь и любезную мою Милушку.

Приказал я ему соблюдать осторожности, да только сторожа мои к сему времени были готовы. Двое лежали, сраженные дивным напитком на месте, третий упал в погребец, а четвертый, сержант, смотрел на бутылку и приговаривал: «Вот славное вино!» – а более толку от него не было.

Подозвал я к себе Азель и другую кривобокую и, глупейшим образом себя ощущая, велел подать теткино выходное платье. Те, изрядно недоумевая, принесли оное.

Зачал я в него облачаться – что за вздор! Дамское платье – хитроумнейшая загадка. Для опытнаго кавалера совлечь оное с дамы – вовсе не штука, а поди-ка попробуй на собственной персоне застегнуть сии головоломные крючки! Словом, пришлось приживалкам моим меня наряжать. И покуда вертели они меня, словно бы болвана портновскаго, я так размышлял: «Что я делаю? Почто позволил я втянуть себя в историю? Ежели изловят меня в таковом наряде, то не преминут с насмешками посадить в нарочитую камеру, где любители мущин обретаются. И какова же в сем ирония судьбы! Коварная Феанира в мужском платье мой дом покидала, я же в женском из него бегу».

Когда же кривобокия дуры труды свои завершили, то так обе в голос и ахнули. И было с чего. Глянул я в зеркало на себя и обомлел – как живая, стояла передо мною тетка моя Лавиния, разве только ростом повыше и без морщин!

Наказал я дурам обо всем молчать, сам же связал между собою те самые наглазныя повязки, мне подаренные. Пусть милыя дамы простят мне сию вольность! В каждой из повязок было полтора локтя длины, так что веревка вышла изрядная. Один конец сией веревки привязал я к нарочитому крюку для гардин. Другой же, ставни отворив, вниз спустил.

В эту минуту руки мои дрожали… Отчего свирепый вихорь судьбы избрал меня своею игрушкою? Сроду не было во мне особых амбицый, я отнюдь не герой, нарочитыми знаниями не обременял себя… Всего-то и хотел, что пожить спокойно. И вот, словно бы для забавы некоего литератора или писателя пиес, я в старухином туалете лезу из окна, рискуя свернуть шею. Вот горькая насмешка жизни.

Так, пеняя про себя, я полез книзу. Скоропостижная моя веревка раскачивалась, я пребольно стукался об стену и об водосточную трубу, учиняя немало шума. И вот когда я почти достиг земной тверди, то услышал из темноты бряцанье оружие и голоса.

– Лопни мои глаза! – рек один голос. – Чтоб мне полгода стоять под выкладкой, если это не привидение старухи дю Леруа, каковая в этом доме обитала!

«Вечерний обход», – смекнул я. Руки мои разжались, и я рухнул в палисад, совершенно расшибив седалище свое.

– Полно врать, – ответствовал другой голос. – Это к ея племяннику чрез окно лазают пожилыя любовницы!

Солдаты расхохотались и прошли мимо.

Тут же поспел ко мне Мартос, нерасторопный мой слуга, навьюченный моим багажом. Рядом скакала веселая Милушка, изумившись моею одеждою.

Пригибаясь, как бы лазутчики, добежали мы до угла, где ожидала нас карета. Кучер на козлах, узрев мое добро, решил было возмутиться, но Мартос, драчливый мой слуга, пригрозил ему кулаком, каковой размерами со среднюю кастрюлю. Оба они довольно скоро привязали багаж к нарочитой решотке на крыше. Я же с Милушкою на руках, путаясь в юбках, влез по подножке в карету. В каковой, уже в обычных своих платьях, пребывали Миловзор и Эмилия. Сестрица моя заметить не преминула, что она ошибалась – дамское-де платье сидит на мне пребезобразно. Что ж, я рад буду поскорее отделаться от него, так только мы минуем городские заставы.

Миловзор снова, по обыкновению, пожал мне руку, отчего я пустил слезу.

– Вы храбрый человек, – заметил мне сей юноша. Я же к этому моменту и впрямь перестал бояться, решив отдаться на волю судьбы. Быть может, она, проникшись моей покорностью, чем-либо да вознаградит неумелого фигляра в моем лице. Может, невидимый мне зритель, ради кого поставлена сия опера, посочувствует мне?

Мартос утвердился на запятках, кучер – на козлах, а Милушка – на моих коленях. Я же откинулся назад и вздохнул. В сей же момент кучер щелкнул бичом и испустил престрашный клич; лошади рванулись с места; карета, тарахтя колесами, помчала в неизвестность твоего несчастнаго друга

Гастона дю Леруа

P.S. Обратнаго адреса у меня нет, как несложно догадаться. Остановились мы в какой-то дыре, где я и пишу к тебе. Скоро ли будет еще письмо – не ведаю.

Писано незнамо где

Две седмицы до макушки лета

Особой канцелярии начальнику

от мастера дознаний приватных

Шарло Луи Арбагаста

От Вашего имени нанятый, над домом подозреваемаго дю Леруа слежку учинил и даже два раза в самый дом проникал. Один раз – под видом зеленщика, другой – под видом собачьего паликмакера.

Зная, что преступница Феанира умеет чародейским способом внешность преображать, обратил я нарочитое внимание на женскую прислугу в сем дому. Но зная-же преступницын харахтер, обеих исключил – не может быть, чтобы Феанира с ея психологихческим патретом прельстилась обликом кривобокой грымзы, даже с целью сугубой конспирацыи.

Оставалось мне токмо ждать и, одевшись точильщиком ножей, встал я неподалеку. На другой-же день узрел я, како слуга подозреваемаго возвращается в дом вместе с неким лекарем нарочитой нацыи, каковой лекарь быв в компании с молодою девушкою, как бы с дочерью своей. Сей лекарь возбудил мое подозрение, ибо был в ту пору седмицы шестой день, в каковой день, как известно, у всех подобных лекарей нарочитый праздник и они не работают, вкупе с портными и менялами.