Георгий Гуревич - Тополь стремительный (сборник)

Но вот из тумана донеслись прерывистые гудки. Плавучая база подавала голос, подзывала нас. Вскоре появилась остроносая тень небольшого парохода. Сбавив скорость, катер осторожно приблизился к прыгающему борту. Матрос, стоящий на палубе, ловко поймал конец. И понимая наше волнение, капитан крикнул нам, перевесившись через перила:

— Нашли уже!

14.

В0СЕ вместе и по очереди мы ходили в штурманскую будку, чтобы посмотреть на черное пятнышко. Так выглядела наша машина на небольшом экране локатора. Неподвижная, она ожидала нашей помощи на дне под пятикилометровой толщей воды, под зыбкими серо-зелеными неустойчивыми холмами. Но помощи мы не могли оказать. Именно эти холмы мешали нам. Океан развоевался, волны метались в суматошной пляске, пенные языки гуляли по палубе вдоль и поперек, ветер бил по лицу, рвал двери. Мы вынуждены были ждать и утешаться, глядя на черное пятнышко.

Буря бесновалась… а эфир был спокоен и беспрепятственно доносил до нас радиограммы. Волков слал приказы, настаивал принять срочные меры, ускорить темпы, обеспечить подъем машины, сохранить в целости материальную часть.

Только на третий день океан утих. Темпераментная пляска сменилась задумчивым покачиванием. Волны были, но совсем иного сорта — широкие, пологие, размеренные. Капитан счел погоду приемлемой, стрела подъемного крана свесилась над водой и тяжелый электромагнит бултыхнулся в воду.

Океан тут же стер его след. Воды сомкнулись, возобновили мерное раскачивание. Журчала лебедка, стальной канат скользил через борт. К пострадавшему шла помощь. Последнее действие трагедии разыгрывалось в глубинах. К сожалению, океан плотным занавесом скрыл от нас сцену.

Впрочем, мы могли видеть кое-что: два пятнышка на экране, одно побольше, почернее, — электромагнит, другое поменьше и не такое отчетливое — машину. Большое пятно тускнело и съеживалось, электромагнит уходил в глубину. Матрос у лебедки выкрикивал цифры: 3 000 метров, 3 100 метров…

Самое трудное началось у дна. Надо было подвести магнит вплотную, а он качался на пятикилометровом канате не в такт с движениями судна. Капитан долго маневрировал, прежде чем два черных пятнышка слились.

И вот они поднимаются вместе. Матрос снова выкрикивает цифры, но уже в обратном порядке. Вверх канат идет гораздо медленнее, наше нетерпение еще усиливает эту медлительность. Ползет, ползет из воды мокрая стальная змея. Только сейчас понимаешь, как много это — пять километров. А когда идешь по твердой земле — пять километров совсем рядом.

Осталось пятьсот метров… четыреста, триста. Весь экипаж на одном борту, так бы и пробили воду взглядом. Сто метров… пятьдесят, тридцать. Смутная тень намечается под водой — сначала что-то неопределенное, бесформенное. Но вот океан раздается, черный корпус электромагнита повисает в воздухе, вода сбегает с него каскадом. Теперь очередь машины. Сейчас она появится. Мы видим острый нос…

…А затем и весь корпус старого моторного бота с пробитым дном.

15.

ДОБАВОЧНЫЕ поиски ничего не дали. Судно трижды обошло район вулкана (его нетрудно было найти с помощью эхолота), но никаких металлических предметов не обнаружило. Час за часом плыл наш пароход по глади океана и с каждым часом угасали надежды. И я начал понимать, что пора подумать о дальнейшем — о тех временах, когда, очистив совесть, мы вернемся на берег ни с чем. И однажды вечером я направился к Ходорову.

Дверь в каюту была приоткрыта. Подходя к ней, я услышал голос Сысоева:

— Не следует смягчать из вежливости, — говорил тот убежденно. — Какой он приятель для вас? Ведь это он со своими беспочвенными гипотезами толкнул вас на авантюру, подставив под удар такое прекрасное начинание. Напишите со всей прямотой…

— Кто толкнул на авантюру? — крикнул я, распахивая дверь.

К моему удивлению, Сысоев не смутился. Он посмотрел мне в глаза твердым, даже бесстрашным взглядом.

— Я вас имел в виду, — объявил он. — И я говорю вам открыто, Юрий Сергеевич, что вы — виновник катастрофы. И если Алексей Дмитриевич постесняется, я сам напишу в институт о вашем безответственном поведении.

И он вышел, высоко подняв голову. Ходоров поглядел на меня усталыми глазами.

— Я вовсе не виню вас, Юрий Сергеевич, — сказал он. — Я сам виноват. Так легко было предотвратить аварию, измеряя температуру воды, но я не догадался. Кто же знал, что нужно опасаться извержений?

— А я не пришел извиняться, — возразил я, — я сам не считаю себя виноватым. И вы не виноваты. Мы действовали совершенно правильно. Конечно, безопаснее было держать машину в музее, но ведь она не для этого построена. Нет, она обязана была идти вперед.

Ходоров грустно улыбнулся.

— Теперь уже никуда не пойдет. Будем плавать по бумажному морю. — И он указал на стол, где лежала папка с надписью:

Дело N..

Объяснительная записка о причинах аварии машины ПСМ-1.

— Трудно придется, — добавил он. — Предстоят большие бои. Понимаете, как тяжело после неудачи доказывать, что работу следует повторить.

А я понял другое. Я понял, что в таком настроении Ходоров не способен выиграть бой, что в своей "объяснительной записке" он защищается, кладет на плаху виноватую голову, и необходимо приободрить его.

И я позволил себе взять дело N со стола и швырнуть его в угол.

Ходоров смотрел на меня молча, скорее удивленно.

— Ты пиши всю правду, а не четверть правды, — сказал я с деланным возмущением. — Авария машины — это не итог. Настоящий итог в том, что машина блестяще себя оправдала, что она способна выполнять сложнейшую программу, что она свободно ходит по дну и дает богатейший материал для всех разделов науки. А гибель машины — эпизод. Он тоже был полезен, кое-чему научил тебя. Теперь ты поставишь температурный переключатель и сможешь смело идти вперед. Куда идти — вот о чем надо думать. Ты выбрось свою "извинительную записку", возьми чистый лист. Пиши: "Доклад о перспективах покорения океанского дна".

16.

ПЕРСПЕКТИВЫ покорения океанского дна! Я прошел много дорог, но все они обрывались у воды. Яркими красками мы красили карты материков, океан оставался громадным белым пятном. И вот распахнуты ворота — дно открывается для науки.

Перед нами 360 миллионов квадратных километров — девять америк, тридцать шесть европ. Представляете, что чувствует путешественник, которому поручено изучить девять америк?

С чего начать? Глаза разбегаются, слишком много простора. Пожалуй, прежде всего надо осмотреть то, что на сушу не похоже. Океанские впадины заслуживают специальной экспедиции — не беглого взгляда. Надо пройти их по всей длине, сделать траверс, как говорят альпинисты. Начать от Камчатки, проследовать на юг мимо Японии до Новой Зеландии. Посмотреть, чем отличаются восточные впадины от западных — вьющихся среди островов Индонезии. Наверняка найдутся рекордные глубины, нам еще не известные. Надо понять, почему нет впадин глубже 11 километров, что это за предел. И почему впадины связаны с землетрясениями, мы же еще не выяснили.