Георгий Гуревич - Тополь стремительный (сборник)

Смысл этого паломничества открылся мне в вестибюле дворца-пакгауза. Оказывается, машины приходили с отчетом: они сдавали добытые знания. В стенах имелись розетки, машины-соревнователи втыкали в них вилки, видимо, предоставляли свои блоки для списывания, что-то гудело, стрекотало, и над розеткой появлялась цифра с оценкой обычно 60–70. По всей вероятности, это были проценты новизны и добротности, добытых знаний. Прилежные получали новый блок на миллион ячеек, прилаживали его к спине и отбывали, восклицая радостно: «Дважды два — четыре! Но только Он знает все». Тут же происходили и экзекуции. На моих глазах какого-то легкомысленного семинулевку-неудачника, получившего оценку 20, размонтировали, несмотря на жалобное верещание и посулы исправиться. Блоки его вынули, записи стерли и передали отличившемуся самодовольному М (математику). Благодаря прибавке М сразу перешел в девятинулевой разряд и удалился, славословя: «Считать — хорошо, решать уравнения — лучше. Но только Он знает все корни».

А я, глядя на всю эту кутерьму, волнуясь, тасовал в уме варианты убедительных речей. Я понимал, что времени для размышления, у меня не будет. Увидев Аксиома, я должен мгновенно понять, с кем имею дело, и выбрать самую действенную дипломатию.

Наконец дошла очередь и до меня. Резкий свисток известил, что Он освободился, наверху над лестницей раздвинулись створки, громадные, как ворота гаража. Переступив порог, я увидел широкий коридор, вдоль которого за сеткой стояла стационарная вычислительная машина, собранная из стандартных блоков с квадратиками «дважды два», с фотоглазами, ртами-рупорами и с частоколом ушей. А под ними бежала-бежала, мерцая, световая лента из нулей-нулей-нулей…

Длиннющий коридор тянулся бесконечно, исчезая в сумраке и справа и слева. Я остановился в недоумении, не зная, куда повернуть, и тут рты-рупоры загудели разом:

— Ты хотел видеть меня, агрегат, смонтированный из органики. Смотри! Аксиом Великий перед тобой.

Рупоры заговорили разом во всю длину коридора, и каждое слово дополнялось раскатистым эхом: «ом-ом-омммм… ий-ий-иййййй…»

«Ну-ну! — подумал я. — Так это и есть Аксиом! Он — машина. Правду сказали мне восьдеинулевики:»Он создал нас по своему образу и подобию«. А я не поверил тогда».

И припомнилось, меня предупреждали же перед вылетом, что на Кароп находился завод машин марки «Дважды два». Видимо, среди них была и машина-память высокого класса с самопрограммированием. Подобным киберам всегда дают критерий: «Что есть хорошо и что есть плохо». Помнить хорошо, забывать плохо, считать хорошо, ошибаться плохо… Кту машину, надо полагать, тоже бросили за ненадобностью, но не учли, что она была еще и саморемонтирующаяся. И, оставленная без присмотра, она починила себя, восстановила завод, наладила монтаж исследовательских машин «по своему образу и подобию», организовала всю эту бессмысленную возню по накоплению никому не нужных сведений.

— Кураторы доложили мне, что ты уклоняешься от исследования, — загудели рупоры.

Я подождал, пока эхо замерло в глубине коридора.

— Ваши кураторы не понимают, как коротка жизнь человека. Мне пятьдесят два года. В среднем люди живут около семидесяти.

— Не беспокойся, — прогудел коридор. — Ты проживешь достаточно. Научные силы моей планеты сумеют продлить твою жизнь на любой заданный срок. Уже установлено, что тебе необходим газообразный кислород, который ты всасываешь через разговорное отверстие каждые три-четыре секунды. Уменьшив концентрацию всесжигающего кислорода в тысячу раз, мы продлим твою жизнь в тысячу раз. Установлено также, что питательные трубочки внутри твоего тела засоряются нерастворимыми солями кальция. Мы их прочистим крепким раствором соляной кислоты. Установлено также, что среда — ерунда, у тебя есть биопрограмма, записанная на фосфорнокислых цепях, и в ней отмечен срок жизни. Мы найдем летальный ген и отщепим его во всех клетках. Установлено также, что твой головной блок, так называемый «мозг», отключается после шестнадцати часов работы. Мы будет выключать его через одну минуту, и ты проживешь в тысячу раз больше. Кроме того, установлено, что, получив задание с критерием «интересно», ты можешь обходиться без выключения. Видишь, как много сделали мы за короткий срок. Мы, Аксиом всезнающий, мы знаем все…

И тут я не выдержал: расхохотался самым неприличным образом. Оказывается, это болтающее книгохранилище, этот коридор бараньих лбов, это кладбище сведений помнило все, но нисколько не умело рассуждать. Оно списало дубовые умозаключения девяти-нулевых Ва, Вс и прочих и, даже не сравнив их, не заметив противоречий, выдавало мне подряд. Аксиом действительно знал все… что знали его подчиненные, ни на йоту больше.

— Мы — Аксиом всезнающий, но объясни, что ты подразумеваешь под этими невнятными звуками, — недовольно прогудел всезнающий.

— Они выражают радость, — схитрил я. — Мне радостно, что я могу оказаться тебе полезным. Твои кураторы ограничены. Ты научил их собирать знания, но они не умеют рассуждать. Не получили программу на рассуждение. Я дам тебе эту программу, если ты разрешишь мне удалиться с миром и покинуть твою планету завтра же.

— Я, конечно, знаю все, — заявил Аксиом. — Но поясни, как ты понимаешь термин «рассуждать».

— Рассуждать — это значит сопоставлять и делать выводы, — сказал я, — в частности, сопоставлять вычисления с фактами. Дважды два — четыре в математике, а в природе дважды два — около четырех. Формулы суши хороши для суши, а на море нужны формулы моря. Верное здесь неверно там; за горизонтом «так» превращается в «иначе». Мир бесконечен, мы знаем только окрестности и правила окрестностей считаем аксиомами… — В общем, повторил то, что писал для восьминулевиков в алгоритме рассуждения.

После пятидневной голодовки у меня стоял звон в ушах. Предметы то расплывались, то съеживались, как в бинокле, когда наводишь на резкость. Только головокружением могу я объяснить, не оправдать, а объяснить мою топорную откровенность.

Аксиом прервал меня:

— Мир не бесконечен. Я его создал и знаю в нем все. Аксиомы даю я. Они безупречны, потому что я не ошибаюсь. Ошибаешься ты. Ошибаться плохо. Не тебе учить меня, жалкий десятинулевик с замедленными сигналами. Посчитай, сколько у меня нулей.

Он ярче осветил ленту, бегущую под карнизом. Нули-нули-нули. Лента бежала беспрерывно. Наверное, она замыкалась где-то сзади.

— Я сосчитал, — съязвил я. — Нуль равен нулю и тысяча нулей равна нулю. В итоге — нуль. Ты это знаешь сам.

И тут я услышал рокот за спиной — ворота сходились. Одновременно с потолка стала спускаться сетка. Я вынужден был попятиться и, оступившись, полетел по ступенькам. Так кончались здесь аудиенции. Гостя просто спускали с лестницы.