Ольга Ларионова - Формула контакта [авторский сборник, 1991]

— И воспитала бы из них головорезов, — засмеялась Ада.

— А вы считаете себя вправе учить их жить так, как живете вы сами? — спросил О'Брайн.

— Упаси боже, — замахала руками Симона, — совсем наоборот! Я учила бы их жить, исходя из собственных ошибок.

— Собственных — это в частности, — заметил Санти, — но нужно учитывать и более существенные заблуждения, свойственные не отдельному человеку, а…

— Начинается, — сказала Симона. — Вижу, что в ближайшие десять лет мне не быть воспитательницей.

— А кстати, — как всегда некстати подала голос Ада, — с чего это вся несусветная возня с кормонилитом? На Марсе его достаточно, так нет же — вашей компании понадобилось доставлять его аж с Ганимеда. И браконьеры как с цепи сорвались… Ума не приложу, откуда на Марсе браконьеры?

— Детишки распущенные, — буркнул Мортусян. — Из Марсополиса. Угоняют родительские вездеходы и прочую технику.

— А вы что, Пино, не любите детей? — как бы невзначай спросила Симона.

— Нет, почему же, — как-то гаденько улыбаясь, проговорил Мортусян. — Только… постарше.

Возникла неприятная пауза.

— Коллега не совсем прав, — быстро включился Санти. — Два последних юнца объяснили свою акцию оч-чень даже благородно: у одного из них на Большой Земле заболела знакомая девушка. Подчеркиваю: не возлюбленная, не невеста — знакомая. Друг. И диагноз абсолютно безнадежен. А тут пошла гулять легенда, будто в кормонилите встречаются пузырьки какого-то газа — не то перекись ксенона, не то криптоводород. Фантастическая безграмотность, одним словом.

— Я же говорила вам, — не выдержала Ираида Васильевна, оборачиваясь к Симоне. — И как только людям не стыдно разносить такую примитивную чушь!

— На примитивах весь фольклор держится, — недовольно поморщилась Симона. — Особенно сказки о чудесных исцелениях, вроде наложения королевских рук как средство от золотухи.

— Вы правы, мадам, — неожиданно поддержал ее капитан «Бригантины». — Кормонилит неожиданно приобрел статус философского камня двадцать первого века. Вот потому-то наша компания и предоставляет этот минерал для любых исследований, и по самым умеренным ценам.

— Гм, — вырвалось у Ады, знакомой с этими ценами. — Хорошая реклама — половина успеха.

— «Независимая компания» не нуждается в рекламе, мадам, — с неподражаемым высокомерием проговорил Санти — а действительно, стоит ли быть учтивым с какой-то марокканкой? — Под ее вымпелами ходят лучшие корабли как на Большой Земле, так и в космосе. Члены компании не подчинены никому, потому что каждый, кто в нее вступает, отказывается от подданства своей страны и приобретает независимость, до сих пор просто невозможную на нашей планете. Наши заказы выполняют лучшие умы человечества. Мы арендуем вычислительные метацентры, космодромы и планетолетные верфи. Мы — везде, и мы — нигде, потому что единственный мозговой центр расположен на плавучем острове в нейтральных водах. Мы…

— Вы напрасно называетесь «членами компании», — довольно бесцеремонно перебила его Симона, — здесь больше подошло бы выражение «рыцари ордена», а вы пытаетесь обратить нас в свою веру. Не так?

— Ну естественно, — пылко воскликнул Санти, — ведь экипаж «Арамиса» так украсил бы нашу компанию!..

И он так недвусмысленно улыбнулся Паоле, что Ираида Васильевна поднялась:

— Очень жаль, господа, но мы не хотели бы, чтобы корабль задержался на «Арамисе» по нашей вине. Салон и библиотека в вашем распоряжении. И, разумеется, буфет. Паша, займи гостей.

Мужчины поднялись вместе с ней. Паола улыбнулась, как и подобало хозяйке, вступающей в свои права, спросила:

— Может быть, еще кофе?

Санти опустился на свое место и положил ноги на кресло Мортусяна, приняв естественную и непринужденную позу усталого человека:

— Если это вас не затруднит, мисс, то еще чашечку.

Паола побежала на кухню.

— Отдыхайте, ребята, — сказал капитан и направился в свою каюту.

Мортусян подошел к Санти, перегнулся через спинку его кресла, выплюнул абрикосовую косточку:

— Мне смыться?

— Как знаешь.

— Развлекаешься с девочками?

— И другим советую.

Мортусян как-то неопределенно хмыкнул, нежно погладил Санти по голове:

— Ну, ну, паинька, — и тоже направился к себе.

Паола с чашечкой на подносе впорхнула в салон.

Увидела Санти. Одного только Санти. Значит, снова до утра…

И — приветливым тоном хорошо вышколенной стюардессы:

— Кофе, мистер Стрейнджер… — и запнулась: между ними был синтериклон. Такой промах для опытной стюардессы…

Она так и стояла, мучительно краснея все больше и больше, хотя давно уже могло показаться, что дальше — уже некуда; но особенностью Паолы было то, что она умудрялась краснеть практически беспредельно. И эта глупая, ненужная чашка в руках…

— Бог с ним, с кофе, — ласково проговорил Санти, поднимаясь. Он подошел к перегородке и прижался к ней щекой. Перегородка была чуть теплая. — Мисс Паола, вы скоро вернетесь на Землю?

Паола подняла на него глаза и не ответила. Санти засмеялся:

— Держу пари, что я таки добился того, что вы считаете меня самым навязчивым из всех ослов. Ну, ладно. Чтобы доказать обратное и заслужить вашу дружбу, открою вам один секрет: если вы хотите завоевать симпатии мистера Мортусяна — пошлите ему в каюту целую гору сластей. Знали бы вы, какой он лакомка! Это верно так же, как и то, что капитан любит только одну вещь: легкие вирджинские сигареты.

— Но у нас на станции никто не курит… — Паола растерянно оглянулась по сторонам.

Господи, какая дура!

— К счастью, в моем личном саквояже вы можете их отыскать. Пошлите на корабль «гнома», как только закончится дезактивация и дезинфекция.

— Я не имею права…

— О, разумеется, разумеется… — Санти чуть заметно усмехнулся: не пройдет и трех минут, как «гном» поползет на корабль за сигаретами. Ну что же, начинать надо с малого. — А жаль! — добавил он вслух.

Паола улыбнулась дежурной улыбкой стюардессы:

— Пойду поищу чего-нибудь для мистера Мортусяна…

Санти проводил ее взглядом, вытянулся в кресле, закинув руки за голову, негромко прочитал:

Дэниел закрыл за собой дверь каюты, устало опустился на край койки. Ну что, капитан, где твое хваленое ТО, ради чего ты живешь именно так, как сейчас живешь, и не стоит жить иначе?

Раньше оно, пожалуй, было ближе, достижимее. А сейчас оно где-то рядом, но невидимо и неощутимо, как грань между будущим и прошедшим. Увлекательная это игра — ловить настоящее. Хотя бы — ощущение. Кажется, что оно вполне реально, но когда стараешься подстеречь его — оно становится всего лишь ожиданием; оно приходит, спешишь зафиксировать его в памяти — а оно уже там, потому что оно стало воспоминанием. И так всегда и во всем его настоящее распадалось на прошедшее и будущее, ускользало, и вся жизнь, если смотреть на нее с точки зрения разложения бытия на две эти иррациональные составляющие, расползалась, расплывалась, теряла привычные контуры, и в мерцании равновероятных правд и неправд рождалось желание совершать что-то недопустимое, невероятное; ведь не все ли равно было, что делать, если не успеваешь осмыслить каждый миг — а он уже перелетел грань будущего и прошедшего.