Вероника Батхен - Случайная сказка

Бюрхард рассказал сестре о визите. Они долго советовались — риск выходил большой. Вскоре должны были привезти малышку Берту… Сестра заложила домик и сад, Бюрхард намалевал вывеску. Помещение сняли в Квартале Чепчиков — издавна там селились шарлатаны, астрологи и гадалки. «Предсказания будущего через портрет. Всего сто миттелькрейцеров! За ошибку предвидения возвращаются деньги». Горожане долго раскачивались, но быстро вошли во вкус.

Мастер Швальб стал фигурой модной. Его приглашали на те вечеринки, куда не пускают жен, жали руку и пили на брудершафт. Семья Бюрхарда переехала в новый, просторный дом. Головные боли исчезли — художник делал до десяти портретов за день и не страдал. Пару раз случалось, что заказы не выходили, но все нарисованное сбывалось. Самое время осесть, остепениться, жениться на обеспеченной девушке из хорошей семьи, говорила сестра. Бюрхард поддакивал или молчал. Он вообще разговаривал мало. Бледность лица и обвислые щеки вызывали тревогу. Скорее всего, виновата была усталость, но и счастливым господин предсказатель себя не чувствовал. Дело точило его, тревожило, как песчинка под веком. Будто не он рисовал портреты, а уверенная рука водила мастером Швальбом, словно заточенным угольком.

…Портрет Магды Гутманн заказал ее муж, преуспевающий булочник. Когда женщина вошла в мастерскую, стала ясна причина. Мягкие губы, смуглые пятна на белой коже, затаенное счастье в глазах. И спелый, словно арбуз, чудесный круглый живот. Магда застенчиво объяснила художнику:

— Муж хочет знать, кто родится. Вдруг мальчик. Первенец.

Расторопный слуга подставил клиентке кресло и раздвинул шторы, чтобы свет озарял модель. Бюрхард встал за мольберт и прищурил глаза. Он давно освоился наблюдать, как сама по себе заполняет бумагу рука. И пока хрупкий уголь размечал лист, Бюрхард медленно думал. Об ужине — наваристом супе с мозговой косточкой в желтом бульоне. О белокурой красотке Труди… или Тильди? Сестра зазвала на смотрины очередную невесту. О картине «Дары волхвов» — три царя, три лица, три оттенка одного чувства… вряд ли ляжет на холст… нет времени.

Бюрхард глянул на лист. Стол с привязанной женщиной. Вскрытое чрево, как большой некрасивый рот. Угрюмый доктор держит обвислое тельце ребенка. Смерть.

Магда Гутманн заметила пристальный взгляд и улыбнулась:

— Может, лучше распустить волосы? И прошу, не рисуйте веснушки.

Уголь в пальцах дрожал от нетерпения. Бюрхард знал — картина еще не закончена. Нужен таз, куча тряпок в углу, тень на двери… Врешь, скотина, я здесь художник!!!

Боль ввинтилась в виски. Бюрхард быстро загрунтовал лист углем и добыл белый столбик пастели. Размашистыми штрихами на черном фоне портретист рисовал мадонну с лицом Магды Гутманн и младенца у пышной груди. Было тяжко. Немели руки, мутилось зрение, мышцы сводило судорогами. Никогда еще за свою небольшую жизнь не доводилось Бюрхарду так принуждать тело. Через боль и бессилие он тащил себя вопреки чьей-то глупой капризной воле. Белым по черному перечерчивал будущее мастер Швальб. Все в каноне — полукруглая арка окна, облачный нимб, церковь на горизонте, два скрещенных стебелька камыша у дитяти. Последний штрих — родинка как у Магды, в ямке между грудей. Портрет удался. Можно было с чистой совестью падать в обморок, что Бюрхард и сделал тут же.

…Его взял на лечение в клинику сам профессор фан Бирке. Это вам не бесплатный госпиталь — чистые простыни, молоко и овсянка на завтрак, услужливые сиделки в накрахмаленных фартуках. Бюрхард нежился, кушал вдосталь, принимал ванны, много спал. Он поправился, щеки порозовели, пропала дрожь в пальцах. Первый месяц художник не хотел даже слышать о рисовании, после затосковал. Ассистент Крюмп подсунул в прикроватную тумбочку пачку бумаги, и Бюрхард стал вспоминать. Сперва он набрасывал пейзажи — цветущие вишни, вид на реку, кирпичную стену клиники. Затем рисовал щенят, птиц и больничную лошадь Фрици. А анфас санитара Шайзе получился случайно. Портрет вышел как портрет, неплохой, но ничего выдающегося. Санитар на нем был похож на веснушчатую гориллу. Профессор собрал консилиум, велел Швальбу сделать еще рисунок на пробу. А через пару дней выписал с богом. Фан Бирке собирал научные казусы, и художник с банальным истощением нервов был ему неинтересен.

После выписки Бюрхард думал уйти на покой и переехать в деревню. Но Берте уже пора было искать школу. С полгода господин Швальб держался в тени, снял мастерскую в Ткацком Квартале, а к началу сезона стал принимать заказы. Брался он в основном за семейные панорамы, охотно писал детей. Портрет Магды Гутманн с малышом Йошке, выставленный в витрине кондитерской, работал бесплатной рекламой. Не одну клиентку привело в мастерскую отцовское тщеславие булочника. Дела шли удачно. Никакая непристойная суета не нарушала более распорядок жизни художника. Картину «Дары Волхвов» приобрел магистрат. Племянница Берта росла и радовала семью. Сестра старела. Он все настойчивее просила братца жениться и привести в дом хозяйку. Швальб готов был с ней согласиться — пора. Он засматривался на девушек и даже приметил одну-другую. Утром Бюрхард делал заказы, днем работал в мастерской, вечера проводил непременно с семьей — ужин, чтение, игра в шашки.

Он совершенно счастлив.