Владимир Михайлов - Дверь с той стороны. Исток

- Наших людей. Как бы ни было хорошо в гостях, но корабль - это дом. И все вместе мы найдем его, если даже придется вывернуть этот мир наизнанку.

- Ты прав, командир, - сказал Мозель. - Только где мы найдем нашу машину?

Командир помолчал.

- Это скажет штурман, - проговорил он наконец и слегка улыбнулся. - Раз уж ему подчиняются даже звери этих мест…

Штурман пожал плечами.

- Звери тут ни при чем: вы пахли синтетиком, я же - человеком, а они тут не нападают на людей, по-видимому.

- Почему ты так решил?

- Иначе люди не чувствовали бы себя так спокойно.

- Что же, - сказал командир. - Пускайся в путь. Веди нас от зверей - к кораблю. Может быть, тут и в самом деле есть связь.

- Готов, - кивнул штурман. - Но это будет путь через мои мысли, и значит, идти мы будем по Истоку - не по дикой планете, а по миру великой цивилизации.

Командир промолчал.

- Что такое цивилизация? - спросил штурман. - Машины? Нет. Цифры доходов? Нет. Цивилизация, иными словами, культура проявляется, я считаю, прежде всего в двух вещах: в отношениях между людьми и в отношениях людей с природой. Ты знаешь, командир, когда я окончательно поверил в то, что это Исток? Когда мы там, у ручья, увидели людей. Раньше лесу не хватало чего-то, как полотну недостает подчас одного-единственного мазка, чтобы стать произведением искусства. Люди были этой отсутствующей деталью. Когда я увидел их, мне стало ясно, что лес этот не мог жить без людей, и надо было обладать уж очень большим предубеждением, чтобы не понять этого сразу же. Но вначале мы были настроены на иную волну, и лишь надышавшись этого воздуха и наслушавшись птиц, поняли, что все это великолепие не просто необходимо людям - оно создано для людей, и создано людьми: создать такой лес, право же, не легче, чем выстроить город, а куда труднее. Мы ушли в чащу, оставив корабль возвышаться посреди выжженного круга. А ведь на Гиганте никому из нас и в голову не пришло остаться, погрузиться в мир всеобъемлющей техники, умной, тончайшей… Тончайшей, но не значит ли это, - перебил штурман сам себя, - что техника, истончившись, становится невидимой, а на местах, которые она занимала, находясь на уровне механических динозавров, веет ветерок и растут леса? И климат здесь, конечно же, это регулируемый климат, да и все остальное устроено так, чтобы помогать человеку жить естественной жизнью - мыслить и творить.

- Сидя на деревьях? - перебил его Стен.

- Качество сиденья вряд ли когда-либо определяло уровень мышления, - усмехнулся штурман. - Можно и на дереве. Можно и мыслить, прогуливаясь, как делали это в садах, посвященных Академу, - и, честное слово, этим занимались вовсе не худшие мыслители человечества… Все относительно, инженер, но вспомни: люди мыслили глубоко и открывали великие истины, ничего не зная об огромных скоростях передвижения, о синтетиках и даже об электрическом освещении. Другое дело, что тогда заниматься этим могли единицы, а большинство были рабами; но на то и нужна техника, чтобы рабом не был никто, а мыслить и открывать мог каждый. И когда это настало, то самой первой мыслью, думается мне, было рассуждение о пользе умеренности. Потому что человек становится хозяином своих потребностей не тогда, когда стремится насытить их до конца - такого конца нет, потребности, желания растут быстрее, - но когда ограничивает их, сказав: это необходимо, а без того я обойдусь. Я уверен, что именно так сделали тут.

- И оделись в шкуры?

- Ах, вот что смущает вас… Шкуры. А переносящиеся по воздуху города?

- И все же дикари были. И античные фаланги…

- Да. Но ведь мы ничего не знаем об этом мире! Может быть, это всего лишь ритуал. Может быть, юноши занимались историей. Мало ли что может быть; но почему мы хватаемся за внешние признаки, удивляющие нас своей необычностью, и не стремимся заглянуть поглубже?

- Погоди. - На этот раз вмешался командир. - Не стремись сразу на глубину. Мы можем не поспеть за тобой. Итак, по-твоему, планета-лес? Планета-сад? А жилье? А лаборатории? Еда, питье? Энергия? Ведь для одной лишь регулировки климата в планетарном масштабе нужны неисчислимые ее количества!

- Конечно! - убежденно ответил штурман. - Но не всегда для производства этой энергии будут нужны гигантские централи. Может быть, часть их ушла в недра, но главное, по-моему, в другом… Иногда воду приходится поднимать по ведерку. Но если рядом бескрайний океан, нужно только пробить канал, и она хлынет потоком, который перетаскать ведрами было бы немыслимо и десяткам поколений. Надо только уметь пробить этот канал. Они, наверное, научились. А тогда - к чему создавать вещи на века? Грубо говоря, пространство набито всем, что нужно человеку, надо только затратить энергию, чтобы извлечь оттуда атомы и выстроить их в нужном порядке. Обладай я этой энергией - и я построю дом тут же, сейчас же, если он мне понадобится. Но он не понадобится… Нам трудно примириться с этим - мы слишком привыкли, поколениями приучены спать на пластике. Но это не значит, что такова природа человеческая… Нет, на века пусть создаются произведения мысли: вот то, без чего человечество и вправду не может жить!

- Назад к природе, - иронически сказал Мозель. - Вот как это называется. Но это уже было, штурман. Давно!

Штурман улыбнулся.

- Нет, - сказал он. - Зачем же так? Не назад. Вперед к природе - таков лозунг. Вперед!

- Может быть… - протянул командир. - Знаешь, откровенно говоря, будь наш корабль здесь и будь я спокоен за него, мы попытались бы все-таки разыскать этих людей и поговорить с ними всерьез. Наверное - если только ты не ошибаешься, - они рассказали бы нам… трудно даже представить, что. Но корабля нет. И экспедиция с Гиганта не вернулась… Может быть, эти люди не хотят, чтобы весть о них разносилась по вселенной? Может быть, это все-таки умирающая цивилизация, которая заинтересована в поддержании легенд об ее былом могуществе?

- Покажет время, - сказал штурман. - Если прав я, то нам не придется долго искать корабль. Потому что…

Он не успел закончить. Тень упала на них, и все вздрогнули. Головы поднялись одновременно. Глаза раскрылись до пределов.

Корабль стоял на месте, посреди выжженного круга. Он возвышался устойчиво, как будто не исчезал ни на миг, как будто он лишь стал на время прозрачным, невидимым - и вот снова обрел свою прежнюю непроницаемость… Люди сидели, не шевелясь. Потом командир встал. Он поднимался медленно, словно боясь неосторожным движением спугнуть звездный барк и потерять его уже навсегда. Он шел к кораблю, крадучись и балансируя руками. Люди как завороженные следили за каждым его шагом. Командир был уже возле амортизатора, когда люк наверху распахнулся и улыбающееся лицо второго связиста, единственного человека, остававшегося на корабле, показалось в открывшемся проеме.