Алексей Калугин - Мир без Солнца

Брови парня сошлись у переносицы, отчего лицо его приобрело чрезвычайно серьезное выражение.

– Выходит, правду говорят, что Лабиринт представляет собой угрозу для людей?

Кийск только пожал плечами – у него не было ответа на этот вопрос. Точно так же, как не было ответа и ни у кого другого.

– Я слышал, будто существует мнение, что Лабиринт – это боевая машина, – сказал, не дождавшись ответа, Усман.

– Это не так, – покачал головой Кийск. – Лабиринт – нечто гораздо более грандиозное и сложное, чем машина для уничтожения жизни. Пока нам известно о нем лишь то, что он, используя систему внепространственных переходов, связывает между собой все точки Вселенной. По собственному опыту я также знаю, что Лабиринт способен изменять течение времени: замедлять его, ускорять или даже обращать вспять. Человек, исследующий Лабиринт, похож на муравья, ползущего по стене высотного здания и уверенного в том, что он способен составить целостное впечатление о данном объекте. Как я себе представляю, у Лабиринта отношение к человеку соответствующее. До тех пор пока мы не мешаем его работе, он просто не замечает нас. Когда же мы начинаем слишком досаждать ему, он принимает ответные меры.

– Вы говорите о Лабиринте так, словно это живое существо, – заметил парень.

– Живое существо… – Кийск на секунду задумался. – Нет, я не думаю, что Лабиринт живой. Хотя и не могу полностью исключать такую возможность. Скорее всего, это машина, сложностью своей превосходящая все, с чем мы когда-либо сталкивались.

– Вы служили в галактической разведке? – спросил Усман, в очередной раз удивив Кийска знанием его биографии.

– Десять лет, – ответил Кийск.

– Как же вы оказались в составе первой плановой экспедиции на РХ-183?

– Долгая история, – болезненно поморщился Кийск.

Ему не хотелось вспоминать о том, сколько мытарств пришлось пережить в свое время, чтобы добиться хотя бы должности помощника руководителя экспедиции, отправляющейся на планету с индексом «пятнадцать». Тогда в его личном деле стояла отметка, с однозначной определенностью свидетельствующая о том, что по причине внесения значительных изменений в строение его организма Иво Кийск непригоден для работы на неосвоенных планетах. Впрочем, стояла она и сейчас, только теперь на нее никто не обращал внимания.

Глядя на серые камни, Кийск мысленно вновь, уже в который раз, вернулся к событиям восьмилетней давности, когда на безжизненной планете, признанной экспертами СБ абсолютно безопасной для человека, погибли четверо из шести участников первой экспедиции. Он слышал, что там, где стояла их экспедиционная станция, воздвигнут монумент в память о погибших. И среди прочих на нем значится имя Иво Кийска. Но он так ни разу и не побывал на том месте.

Сейчас группа исследователей, численностью почти в десять раз превосходящая первую плановую экспедицию на РХ-183, вновь с упорством маньяков лезла в Лабиринт. Но если первая экспедиция не имела в своем арсенале даже легкого стрелкового оружия, то безопасность второй экспедиции призваны были обеспечить пятьдесят профессиональных военных, обученных всему, что может помочь человеку уничтожить противника и самому при этом остаться живым. Полковник Глант был уверен в том, что способен отразить любое нападение. Кийск же считал, что в случае, если Лабиринт решит избавиться от присутствия людей на планете, все навыки и опыт военных, точно так же, как их боевая техника, смотр которой полковник Глант проводил ежедневно, скорее всего окажутся совершенно бесполезными.

– Пора ужинать, – посмотрев на часы, сказал Усман.

– Иди, – ответил Кийск. – Я присоединюсь к тебе через пару минут.

Усман в нерешительности потоптался на месте.

– Приятно было с вами побеседовать, – проронил он, все еще не решаясь покинуть свой пост.

– Взаимно, – рассеянно кивнул Кийск.

Взгляд его при этом был прикован к флагу на мачте, возносящейся к небу неподалеку от входа в Лабиринт.

В воздухе не было ни ветерка, а флаг, пару минут назад казавшийся похожим на заброшенную кем-то на шпиль мачты красную тряпку, расправился, словно его растянули на проволочной раме. Что это могло означать, Кийск не знал. Но почему-то ему казалось, что флаг, развернувшийся сам по себе в безветренную погоду и замерший в таком положении, словно кто-то, нажав на кнопку «пауза», остановил привычный ход времени, – это дурной знак. Тот самый, который он ждал, боясь пропустить и одновременно надеясь, что никогда его не увидит.

Отсчитав ровно тридцать две ступени вниз по легкой раскладной лестнице, пристроенной к стенке расширяющегося книзу квадратного колодца, профессор Майский ступил на первую площадку Лабиринта. У стен, освещенных яркими софитами на высоких треногах, стояли сборные металлические стеллажи, заставленные электронной аппаратурой, провода от которой тянулись в глубь проходов. Возле каждого из трех квадратных проемов, за которыми начиналась территория неведомого, стоял десантник в серой полевой форме и лихо сдвинутом на ухо пятнистом берете. На плече – ручной автоматический трассер, на поясе – широкий обоюдоострый нож в кожаных ножнах, кобура с пистолетом и три виброгранаты. Не люди, а манекены.

Майский недовольно поморщился. Еще до начала работ он долго спорил с полковником Глантом, пытаясь убедить его в том, что присутствие военных на первой площадке Лабиринта совершенно излишне. По мнению профессора, солдаты только занимали свободное пространство, которого здесь и без того было не слишком много. А случись что, им вряд ли удалось бы ускорить процесс эвакуации научного персонала, работающего в Лабиринте. Но полковник Глант был непреклонен – у него имелись собственные представления о том, как именно следует обеспечивать безопасность проводимых в Лабиринте работ, и мнение на сей счет кого-либо из штатских его совершенно не интересовало. А в соответствии с установленным порядком работы экспедиционной группы оспорить мнение полковника Гланта относительно тех или иных мер безопасности мог только руководитель экспедиции, который в данной ситуации был на стороне полковника.

Десантники стояли, широко расставив ноги, положив руки на кожаные ремни. Застывшие в полной неподвижности, в свете ярких софитов, почти не дающем полутонов и теней, они казались похожими на экспонаты музея восковых фигур. Причина того, что при первом взгляде на десантников каждому из них можно было с легкостью поставить диагноз «кататонический ступор», была чрезвычайно проста и очевидна для каждого – одна из пяти видеокамер, установленных на площадке, вела передачу на экран в кабинете полковника Гланта. А чего полковник Глант абсолютно не терпел, так это расхлябанности и разгильдяйства. «Солдат начинается с выправки!» – любил повторять он как по случаю, так и без такового.