Адам Вишневский-Снерг - Оазис (сборник)

Он добродушно рассмеялся.

— Ну конечно! Глупышка — ты что не знала?

Солдаты убивали охотно и сами охотно погибали, если наталкивались на сопротивление, часто испытывая при этом эйфорию, но они не были преступниками. Дело в том, что злодеев во всех странах изолировали в тюрьмах. Рассуди логично!

Если бы хорошие, нормальные люди не убивали друг друга добровольно, то нам, для объяснения механизма военных преступлений, пришлось бы уверовать в фантастическую версию истории человечества, воплощенную в художественном виде в «Ангеле смерти». Образ невидимых игроков, склоненных над всемирной шахматной доской слишком сказочен. Следовательно, пришлось бы принять совершенно невероятное допущение, что владыки уже в те времена располагали фантастическими устройствами для дистанционного управления мышцами миллионов людей и с помощью этих аппаратов посылали на смерть людей мирного нрава.

— Однако, это тоже звучит фантастически — злодеи сидели в тюрьмах, а добрые:

Она не закончила фразы. Когда она произносила «в тюрьмах» пляж мгновенно перечеркнули длинные полосы черных теней, отбрасываемых стоящими людьми. Как будто во мраке ночи засветило вдруг яркое солнце. Небо за ее спиной разорвало зарево самого ужасного из всех рассветов.

В мгновение ока страшный свет залил всю землю огненным жаром. Ярче, ярче десяти солнц лилово-бледное сияние болезненно хлестнуло по зрачкам людей, сделало плоть людей нежно-розовой и прозрачной. На пляже стояли скелеты, а буйные заросли кустарника объяло пламя.

За долю секунды она повернулась лицом к источнику света. Над островом обезьян вырастала гигантская ножка атомного гриба. Шляпка его уже уперлась в стратосферу. Она знала, что через несколько секунд на остров обрушится с грохотом ударная волна и ураганный вихрь собьет пламя радиоактивного пожара. Но этого она уже не дождалась.

Она обнаружила, что лежит внутри кубического помещения со стеклянными стенами. Ее нагое тело было залито прозрачной жидкостью. Во внезапной тишине, наступившей после серии ядовитых, шипящих звуков, над ее ухом зазвучал приятный женский голос:

— Прошу прощения, но мы должны были прервать просмотр твоего фильмосна. Твой номер — девятьсот сорок миллиардов шесть миллионов тысяча семьдесят один, не так ли?

На табличке у входа в стеклянную каморку вслед за серебряными буквами Т-Р шли цифры: 940 006 001 071.

— Да, — ответила она.

— Сколько тебе лет?

На счетчике лет цифры были золотые.

— Девятнадцать.

— Все верно, — сообщил приятный голос. — После 120 лет ожидания в очереди ты получила право на одни сутки настоящей жизни. Через час для тебя освободится место и поэтому мы тебя разбудили.

Приготовься! Через 15 минут быстроходный лифт поднимет твою кабину на высоту четырех километров — на самую крышу Европы. Там ты увидишь настоящее солнце, найдешь воду и деревья. Еще раз просим прощения за прерванный фильмосон. Поздравляю и желаем набраться приятных впечатлений.

Во всех направлениях за прозрачными стенами тесных как гробы параллелепипедов лежали погруженные в сон люди. Только Люцина лежала с открытыми глазами. Несколько минут она глядела вдаль на миллионы нагих тел симметрично размещенных в стеклянных коридорах, стены которых испускали свет и убегали в бесконечность.

Счетчики были упрятаны под стекло. Она разбила его сильным ударом локтя. Прежде всего она вырвала из гнезда все провода, потом закрыла глаза и замерла. Открыла глаза. Повертела головой. Мир не менялся, все оставалось как и было. Тогда ладонь ее сомкнулась на остром осколке стекла. Она была счастлива — наконец-то она нашла надежный выключатель.

Затянутое черным дымом солнце уже склонялось к стоку у Западной Свалки, когда мальчик нашел вторую бутылку. Над первой он не долго раздумывал: тут же выпил до дна, хотя и обещал себе, что половину оставит для младшей сестренки. Однако при виде скрещенных костей и черепа, который скалился с грязной наклейки, он забыл обо всем на свете.

Вторая посудина выглядела еще внушительней, ее заполняла густая буро-зеленая жидкость с одуряюще резким запахом, и малыш оставил в бутылке добрую половину, чтобы сестра могла оценить его доброе сердце. Особенно придется по вкусу этой строптивой задаваке солидный возраст находки: бутылка провалялась на мусорнике Восточной Свалки по меньшей мере несколько десятков лет, пока малыш ее не обнаружил под кучей сопревших тряпок, банок из-под кока-колы и выцветшей на солнце макулатуры.

Обрывками рыжих от старости газет мальчик залатал дыры в своем видавшем виды наряде, а перед тем как съехать со шлакового террикона, он обезопасил уязвимое место, подложив под себя двухтомный доклад «Об охране естественной среды». В среднем на каждом метре пути сдирался один лист «Охраны», так что у семейного очага под горой малышу оставалось прочесть лишь последние две страницы этого прославленного произведения.

Мать еще ждала его к обеду — правда, довольно позднему.

— Ты где пропадал?

— Бил баклуши на куче.

— Я тут кричу целый час, надрываюсь, а этот щенок как в помои канул!

Обычно так начиналась долгая нотация, и малыш, чтобы хоть немного улестить мать, раскурил найденный по дороге «бычок». Но только он выпустил изо рта облачко табачного дыма, как мать нашла ему другое занятие.

— Сбегай к канаве за Южным Мусорником, принеси полведра промышленных стоков.

— Сейчас, мамочка. А может, лучше после обеда?

— Нет, сынок. Беги, милый, сейчас, а то мне нечем разбавить суп. Дедушка у нас совсем плох. Врач велел в его порцию добавлять немного чистых промышленных стоков. Старику вредно есть чересчур калорийную пищу.

— А я что-то знаю, а не скажу! — пропела писклявым голоском семилетняя сестренка.

Она покосилась в сторону разрушенного энергобункера: там, на металлической крышке, лежал девяностолетний старик. Малыш поднял ржавое ведро, оттащил сестренку от костра и потянул за собой по дорожке, петлявшей между горами ржавого лома, через древнее кладбище автомобилей к Южному Мусорнику.

— Ну, выкладывай, что ты знаешь? — потребовал он, погрузив ведро в сточную канаву.

— Знаю, а не скажу, и все! — заупрямилась сестренка.

— А я тебе что-то дам, если скажешь.

— А что?

— Что-то очень вкусное.

— Покажи!

— Закрой глаза, открой рот.

Девчушка присела на корточки, и малыш вытащил из кармана бутылку, липкую от буро-зеленой жижи. Пришлось поковырять в бутылке пальцем, чтобы вытряхнуть густую массу в ее широко раскрытый рот.

Она открыла глаза.

— Дай еще.

— Больше нет. Ты что так торопилась — вкусно было?

— Еще как! — Она сглотнула слюнки.