Адам Вишневский-Снерг - Оазис (сборник)

— Да. Он жив?

— Спасся, благодаря исключительно молниеносным действиям одного из своих охранников. А потом он уже не был в состоянии размышлять о чем-либо другом, впрочем, это меня никак не удивляет. Но я не понимаю одного: что эти люди имеют в веду. Они ведут себя так, как будто заимели высшую степень посвящения. От себя они меня отталкивают словно несносного ребенка, который в сотый раз спрашивает, к примеру, почему у палки два конца. Связанная с похищением убежища, с его полетом к звездам и с нашей будущей судьбой реальная опасность для администрации никакого значения не имеет. По крайней мере, мне так кажется. Меня изумляет факт, что они здесь опасаются чего-то совершенно иного. И пара десятков агентов Механизма, шастающие где-то в глубинах убежища, понятно, что не смогли бы вызвать подобной атмосферы. Во всяком случае, проблема статуй и загадка самого полета — для подавляющего числа обитателей, это второй, если не еще более дальний, совершенно неважный, план событий. В первом же — они знают, чего хотят: действуют осмысленно и активно, крайне точно и хладнокровно. Они действуют, но вот пойму ли я когда-нибудь — ради чего?

Я взглянул на молчащую Ину, и мне сделалось стыдно.

— Ну так... — неуверенно буркнул я, — что-то я разболтался, тем временем, ничего о тебе не знаю. Я услышал твой голос за дверью комнаты Уневориса, а потом видел тебя над, якобы, трупом Коореца. Ты уже знаешь, что они тебя обманывают? Тогда с Коорецом ничего не случилось. Он покинул комнату целым и здоровым, чтобы, в конце концов, во время твоего пребывания в городе, убить типа с коротко пристриженными волосами, который там атаковал тебя излучателем? Все это я видел собственными глазами, поскольку находился рядом...

Я продолжал говорить, но будто кричал в пустоту. Ина просто отсутствовала, хотя телом все так же находилась близко, рядом со мной. Вот только где сейчас блуждала она мыслями? Можно было спросить ее прямо. Но я умолк. Может быть, я хотел, чтобы она нашла во мне духовного поверенного, без малейшего нажима с моей стороны.

— Нэт, — отозвалась она наконец, как будто следовала за ходом моих мыслей. — Нэт, я должна тебе кое-что сказать...

— Говори смело.

Только она, похоже, колебалась. Странное дело, ведь я уже держал ее в объятиях — там, в нашем совместном укрытии, теперь же я чувствовал к ней странное отчуждение. Я попытался еще раз:

— Скажи откровенно, что ты тут, собственно, делаешь?

— Если бы все было так просто.

— Ну... если ты боишься...

— Сейчас.

Она подняла ко мне взгляд и тут же опустила его — на свои руки, которыми судорожно хваталась за край стола, колеблясь, склонялась над ними, как будто из последних сил, или же из страха, что ей грозит окончательное падение.

— Я получила приказ... тебе грозит опасность. От меня хотят... бормотала она слабым, дрожащим голосом.

— Ну...! — еле выдавил я из себя. Шприц? Таблетки? — промелькнуло у меня в голове; то я опасался, что до конца она мне не расскажет, то вновь предпочел бы питаться иллюзиями.

— Считают, что именно я должна, что это моя священная обязанность...

— Кто? Ну почему ты говоришь столь безлично?

— Ну как ты не понимаешь, Нэт! Только не это сейчас самое главное. Я только хотела тебя заверить...

— Тогда почему же ты притворялась, что меня не узнаешь?

— Нет!

У нее в глазах стояли слезы.

— Или они требуют, чтобы ты меня коварно заманила в ловушку? Им столь важна моя смерть?

— Убить? Да нет же, дело не в том! Здесь имеется нечто хуже, чем смерть, хотя, с определенной точки зрения, может показаться наибольшим благодеянием.

— Но что?

— Пойми... Ты должен мне довериться. Не дай по себе узнать, будто что-то знаешь.

— Но ведь я еще ничего не знаю!

— Будет лучше, если ты и не услышишь этого со всеми подробностями. То, что говорю я — это необходимость. Тогда ты сможешь действовать далее без наибольшего бремени, как действовал до сих пор. Ибо незнание — это твое основное оружие и спасение.

— Вот теперь я уже вообще ничего не понимаю. Твоей главной задачей было засеять неуверенность? Зачем же ты завела меня на самый край, подсунула мне осознание величайшей опасности, чтобы молчать теперь, когда эту опасность необходимо наконец-то конкретизировать. Зачем было вызывать во мне неопределенные подозрения?

— Потому что мне хотелось открыть тебе глаза в определенной степени, необходимой на тот случай, если бы ты заметил нечто необычное и утратил ко мне доверие. Но теперь, что бы не произошло в ближайшее время, прошу тебя от всего сердца: сохрани уверенность, что я всегда буду оставаться на нашей стороне, и что ты можешь полагаться на меня до последнего.

Ина произнесла это неестественным голосом, столь удивительно торжественным тоном, что можно было подозревать, будто она цитирует заученную формулу. Зачем она вообще упоминала о взаимном доверии? Разве не был я отдан ей на милость в этих обстоятельствах, раз уже оказалось, что она посвящена гораздо больше меня? Какой-то гадкий червяк дрогнул в самом моем мозгу, заполз в глубину мыслей и тут же — к счастью — издох.

Ина попыталась улыбнуться. Она уселась рядом со мной на топчане и взяла меня за руку. Когда же она положила вторую руку мне на плечо, я вздрогнул, как будто пробудился ото сна. Смешное дело — она меня утешала! Она сама хотела нести то самое бремя, от которого я пытался освободить ее в мыслях в течение всего нашего пребывания здесь. Все-таки, как совершенно по-иному представлялась мне судьба нашего будущего союза.

— Разве ты еще не заметил, — продолжила Ина после нескольких минут молчания тем же самым тоном, — что некоторые обитатели убежища, особенно тогда, когда от них этого никак не ожидаешь, но и в любом ином случае, делают отчаянные усилия, чтобы однозначно выразить свое поведение как постоянную готовность исполнения возлагаемых на них надежд? Разве не бросилось тебе в глаза, что именно через старательно подбираемые позы, при одновременно тщательно замаскированном или, по крайней мере, подавляемом отвращении, путем демонстрации полнейшей преданности, путем имитации активности, а так же — если возникает необходимость — изображение жадности и глупости, они делают все возможное, чтобы сделать свое поведение банальным, привычным, согласующимся с навязанными нормами — одним словом, не заметил ли ты, что они попросту скрываются в толпе?

Я молчал. О ком же она это говорила? Почему выбрала столь запутанную дорогу, чтобы поговорить со мной? Она все время отдалялась от меня по мере того, как я сам пытался к ней приблизиться. Как мне следовало понимать ее последние слова? Выходит, Коорец не убил Рекрута ради банального желания обогатиться, ну а Алин не был тупым дебилом, которым желал выглядеть? Неужто они хотели быть такими лишь затем, чтобы не выходить за рамки банальности чтобы их в чем-то не подозревали? Глупость — наверняка Ина говорила об орудиях Механизма, то есть, и о нас самих среди всех прочих. Но, в таком случае, что ей мешало, что заставило ее относиться ко мне недоверчиво, чтобы не сказать этого открыто? В конце концов, это была наша общая тайна, и уж друг перед другом нам было нечего скрывать. Я уже собрался было поговорить на эту тему, как тут до меня дошло, насколько я ошибался.