Михаил Емцев - Светлая смерть во Владимире

— Золотые?

— Ну не совсем. В позолоченном корпусе.

Экскурсовод, вероятно, была влюблена в Смоленскую церковь. Выйдя из Спасо-Евфимиевского монастыря, она остановилась возле храма и долго не отходила.

Потом они ехали к Кидекшу. Вера говорила:

— Ты рассказывал о генах, помнишь? Я и подумала, что в человеке должен быть еще один ген, кроме тех, которые определяют его рост, цвет кожи и способности. Ген красоты. А? Да, да, ген красоты. Ведь посуди сам, кто были эти строители? Неграмотные мужики, лапотники, чернь. И хозяева их, князья эти да епископы, недалеко ушли. Мрачные, хитрые, жестокие. А какую красоту создавали. И сегодня трогает душу, успокаивает глаз. Значит, было в них знание, не зависящее от образования, от эпохи. Князь Андрей Боголюбский, азиат, развратник, а как тонко и глубоко чувствовал возвышенное! Храм Покрова на Нерли — это же девушка, плывущая по водам! А Суздаль?

— Да, в этих храмах есть что-то женское. Наивное украшательство, бесхитростное побрякушество. Чистота. Ласковая какая-то архитектура. Нежная, если здесь применимо это слово.

— Вот, вот. Откуда все это? Наверное, в течение веков сформировался в человеке этот ген красоты, который и позволяет ему создавать шедевры, невзирая на эпохи.

— Ген красоты? — Игорь Исаич нервно почесал переносицу. — Что ж, допустимо. Ведь основной пара-метр красоты — гармония, то есть сообразное, совершенное соотношение частей. Совершенное соседствует с полезным. Отсюда легко представить, что ген красоты и вообще сама красота являются оценочным показателем из категории полезных. Связь с полезностью здесь не однозначна, не линейна, но она есть. Может, ты и права, такой ген существует. Он и определяет целостность восприятия. Ген прекрасного должен быть соединен с геном жизни. Это зодчество прекрасно, потому что жизненно. Оно вобрало в себя информацию прошлого в стремлении человека к совершенству. Оно же очень умело и точно передает это стремление другим поколениям. Аппарат передачи информации и сама информация красоты здесь неразделимы. Наши чувства при виде храма близки чувствам, которые возникали у его современников. Красота реализует связь времен…

Игорь Исаич вдруг оборвал себя и замолк, забился в глубь кресла. Похоже, он застыдился своей философской тирады.

— Красота, — сказала Вера, — по-моему, прежде всего удовольствие. Наслаждение. Это как бы награда за творческую удачу. За найденное совершенство.

— Ты права. В конечном счете красоту можно рассматривать именно как премию, выдаваемую при со-здании совершенных форм. Полезных форм.

— Причем здесь полезность? — быстро сказала Вера. Ей нравился этот разговор, он уводил Игоря от его больных мыслей. — Что ты видишь здесь полезного? Эти шпили? Эти маковки? Эти тянущиеся в космос коло-кольни? Какой от них толк, польза? Они красивы, не более.

— Их польза в красоте. Их цель быть красивыми, и эта цель достигнута путем применения несложных средств. Какая польза от красивого женского наряда? Она заключена в производимом впечатлении. Эти храмы впечатляют, останавливают внимание, концентрируют мысль. В этом полезность их красоты! — точно подведя черту, заключил Игорь Исаич.

Кидекша. Белокаменная церковь Бориса и Глеба. Поставлена на обрыве над Нерлью. Храм суровый и скупой. Внутри он так же прост и спокоен, как и снаружи. Фрагменты фресок: пальмы и павлины на стенах. Внутри церкви сумрачно…

— Мерзли они здесь, должно быть, отчаянно! — заметила Вера.

— Что вы? — откликнулась экскурсовод. — Это храм летний. Для зимних служб была выстроена теплая двухклетная церковь Стефана. Попросту большая каменная изба с церковной головкой. Впрочем, церковь Стефана была построена намного позже. Чуть ли не через шестьсот лет. А до этого, вероятно, ее роль играла какая-нибудь деревянная изба.

Осмотр был окончен. Экскурсанты спустились на берег Нерли, чтоб еще раз оглядеть церковь Бориса и Глеба со стороны реки. Действительно, зрелище было впечатляющим. Неожиданно белый, спокойный и уверенный храм представлялся естественной гармоничной деталью ландшафта. Он был здесь и стражем, и украшением.

У них еще оставалось несколько минут перед посадкой в автобус. Разморенные теплым осенним солнцем, туристы медленно бродили по лужайке. Игорь Исаич и Вера прохаживались возле храма.

— Он великолепен, — говорила Вера. — Красивее многих суздальских.

— Да, в нем есть что-то настоящее, — согласился Игорь Исаич.

И вот тогда произошло неожиданное.

Они заметили, что возле Святых ворот стоит один из туристов — Юрочка. Этот неприятный тип вел себя на протяжении всей экскурсии, по мнению Веры, некорректно: кричал, хохотал, задавал неуместные вопросы. И сейчас он творил что-то непозволительное: отковыривал перочинным ножом облицовку Святых ворот.

— Сувенир добывает себе на память в Кидекше, подлец, — сказал Игорь Исаич.

— Какая наглость!

— Я сейчас.

Игорь Исаич быстро зашагал к туристу. Вера чувствовала, как гнев перехватывает ей дыхание. После короткого разговора с Игорем Исаичем любитель сувениров ретировался с княжеского надворья. Игорь Исаич принялся возиться возле стены, видимо, ликвидируя последствия Юрочкиных деяний. Вера уже хотела было крикнуть ему, чтоб он кончал, все уже сели в автобус, им тоже пора, как вдруг точно из-под земли появилась маленькая, монашеского обличья старуха. Откуда она взялась, понять было невозможно. По мнению Веры, бабка сконденсировалась из воздуха. Это был весьма ядовитый конденсат. Старуха напустилась на Игоря Исаича. Она кричала, что он паразит и разоритель, татарин и антихрист. Она обещала ему скорую смерть, печать которой ей якобы была видна на лице Игоря Исаича. Она заверяла, что смерть эта будет болезненна и мучительна. А уж то, что произойдет с Игорем Исаичем после смерти, пугало саму старуху.

Игорь Исаич успел только развести руками.

Пообещав с короб несчастий его родственникам, старуха пропала. Возможно, она удалилась, как все нормальные люди, но у Веры осталось впечатление, что старуха испарилась. В этом было нечто мистическое.

Подошел Игорь Исаич. На него было больно глядеть. Лицо обвисло. Глазки под очками растерянно рыскали. Вера ощутила резкую острую боль в сердце и схватилась за ридикюль.

— Ты слышала? — голос Игоря Исаича с трудом продирался сквозь бугры и заносы в собственной гортани. — Откуда она взялась? Маленькая, черненькая…

— Пойдем, пойдем быстрее, — Вера влекла его к автобусу.

— Постой, — сказал Игорь Исаич. — Ты же видела. Это была маленькая черненькая старуха.

— Ну и что? — спросила Вера.

— Как что? Неужели ты забыла? Как и предсказано…

— Игорь! Оставь глупости.