Хуан Арреола - Фантастические рассказы из журнала «Вокруг света»[искусственный сборник]

Исходный Комплекс был первой и единственной формой жизни на этой планете. Он зародился на самой границе минерального царства, в гигантских вулканических потрясениях, при колоссальных температурах. В течение целой вечности, которая его сознанию представлялась совсем не долгой, он продвигал свои чувствительные выбросы к далекой коре планеты. Словно ветки дерева, эти выбросы поднимались вверх, к поверхности, к свету, все более удаляясь от существа, покоившегося в центре мира. Они буравили твердые скальные породы, прошивали очаги магмы и металлоносные слои.

Каждый выброс управлялся своим вторичным центром, способным к логическому мышлению. Эти центры были постоянно связаны с Исходным Комплексом и передавали ему подробные сообщения и результаты анализов.

Выбросы медленно пробирались между скалистыми массами. Каждый центр умел выбрать путь наименьшего сопротивления, следуя трещинам и разломам, прорезая самые мягкие породы и нередко на столетия уклоняясь от прямого пути к поверхности.

Для Исходного Комплекса не существовало проблемы энергии, так как любая частица в его непосредственном окружении была для него готовой пищей. Ему не ведомы были также ни опасность, ни враждебность, ибо в центральной полости планеты не существовало ничего, кроме него самого.

Долгие века своего существования он посвятил размышлениям и детальному изучению сведений, которые поступали к нему от вторичных центров.

Он знал теперь, что некоторые выбросы, чей путь оказался самым легким, находятся относительно недалеко от новой среды, свойства которой он представлял себе все яснее. Но это не заставляло его торопиться: нетерпение было ему незнакомо, и исследования, которые он вел, были просто его естественной функцией.

Исходный Комплекс рос…

— Ну-ка, закрути их! — сказал Гарно.

Он сел на ковер и щелкнул пальцами. Мальчик засмеялся. Поза отца рассмешила его гораздо больше, чем два шара, которые вертелись внутри пузыря, где была создана невесомость. Взрослый протянул руку к пузырю, но тут неожиданно вспыхнул квадрат коммутаторного вызова.

— Погоди, Буне. По-моему, это капитан.

Гарно встал, подошел к стене и нагнулся к квадрату, на котором сразу же возникло изображение.

Вид у Арнгейма был напряженный. Его лицо, еще более бледное, чем обычно, казалось призрачным.

— Гарно, поднимитесь в зал управления. Я должен вам кое-что сказать.

Экран снова стал непрозрачным.

Секунду Гарно стоял неподвижно и невидящим взглядом смотрел на сына — мальчик вертел пузырь, и шары в нем бешено метались.

Гарно вышел в общую комнату. В дверях он столкнулся с Элизабет. Она держала в руках свежие фрукты.

— А, это ты, — она положила персики и сливы на столик и улыбнулась мужу. — Ты уходишь? Знаешь, оранжереи никогда еще ни приносили столько плодов. Как раз когда наше путешествие близится к концу…

Она с комичной гримаской пожала плечами.

— Даже если мы высадимся в настоящем раю, оранжереи нам еще понадобятся, — заметил Гарно. Он взял персик. — Меня вызвали в зал управления. Я скоро вернусь. Присмотри за Бернаром. Малыш повадился ходить в гипнорий.

Он вышел и повернул к ближайшему трапу, ведущему наверх. Сейчас он думал не об Арнгейме, а о сыне. Бернару уже дважды удалось забраться в гипнорий. В первый раз он удовлетворился тем, что разрегулировал дозатор анальгетиков и сывороток. Но во второй улегся в "колыбель" и включил автомат… Гарно был вынужден вызвать бригаду реанимации.

На Земле можно было бы просто запереть дверь. Но каждый уголок, каждый шкаф на корабле, за исключением двигателей, должен быть доступен для всех. Этого требовали правила безопасности. А открывать магнитные замки дети обучались очень быстро.

"В этой среде они развиваются слишком стремительно, — подумал Гарно.

— Результаты их тестов меня иногда просто пугают…"

Его мысли приняли более общий характер — он стал думать о том воздействии, которое могли оказать периоды искусственного сна на психику обитателей. Не так уж трудно пересечь межзвездные бездны на ленте света, но время оставалось грозным препятствием. Можно ли считать искусственный сон победой над ним?

Бернар был вполне нормален во всех отношениях, только коэффициент его интеллекта оказался гораздо выше, чем у детей, родившихся на Земле. Впрочем, этот коэффициент был очень высок у всех детей, которые родились на корабле. Элизабет это не тревожило. Она неколебимо верила в техников и в аппараты, из которых слагался мир фотолета.

"Моя космическая жена", — говорил Гарно с восхищением и легкой досадой. Хотя Гарно любил свою работу социопсихолога, в глубине души он жаждал конца путешествия — этого двадцатилетнего перелета, который привел корабль от Земли к границам новой планетной системы, чье солнце сияло теперь вдали, словно голубоватый маяк.

Он вошел в широкий коридор, который вел в зал управления, к "северному полюсу" корабля. Стена справа представляла собой один огромный экран, на котором развертывалась панорама звезд. Тут он на секунду остановился.

Картина бесконечного пространства всегда потрясала его, пробуждала в нем самые различные чувства восхищение и тревогу, восторг и грусть. Восхищение и восторг — потому, что вместе с другими людьми он находился более чем в восемнадцати световых годах от Солнца. Тревогу — из-за того, что могло ждать их в самом конце пути. А грусть…

Грусть из-за того, что есть столько солнц, — говорил он себе иногда, анализируя свои чувства, так как оставался прежде всего социопсихологом.

Его рука легла на холодное стекло экрана, на котором виднелись темные пятна и облака пустоты, зеленое пламя газовой туманности, созвездия, которые человек еще никак не назвал и, быть может, никогда не назовет теперь, когда картина небес все время меняется.

Потом он пошел дальше.

В зале управления Арнгейм был не один. Как раз в этот момент освещение выключили, и силуэты людей казались фантастическими в свете многоцветных огоньков контрольных панелей.

— Гарно?

— Да, это я, капитан.

Свет усилился, и теперь можно было различить лица.

В зале были навигаторы Вебер и Сиретти, Кустов — главный инженер фотонных двигателей, Барреж, носивший напыщенный титул ответственного за сообщество, хмурый Шнейдер, представитель Объединенных Социалистических Правительств Европы, и пятеро менее значительных лиц. Гарно, глава психологической службы корабля, был в таком собрании явно лишним и собрался сказать об этом Арнгейму, но растерянно умолк, заметив, как бледен капитан.

— Мы рассматривали нашу чудесную цель, — сказал капитан с горькой усмешкой.