Глеб Голубев - Огонь хранитель

Некоторые люди обладают чудесной способностью, держа в руках раздвоенную ореховую ветку, определять, где под землей прячутся водяные источники. Но Сын Неба мог без всякой палочки не только точно указать, где протекает подземный поток, но и определить его ширину, скорость, направление движения воды, проследить все его течение.

12. Не удивительно, что среди горожан укрепилась вера в поистине божественное происхождение ловкого чужеземца и его всемогущество. Но особенную славу ему принесло спасение города от набега коварных тавров.

Вот как это получилось. Однажды Уранид сказал мне: «Городу грозит опасность. Я чувствую, как в горах повсюду собираются свирепые воины в бараньих шкурах. Они готовят внезапный набег». А на следующий день он сказал: «Это будет сегодня ночью. Предупреди всех». Признаться, я колебался, все еще сомневаясь в его способности видеть то, что происходит якобы в окрестных горах. Но все-таки предупредил стратегов и членов ареопага. Наши воины приготовились к бою. И действительно, ночью тавры напали на город, но были отбиты. Мы даже захватили в плен сына и брата их главного вождя и много других пленных. Экклесия приняла решение в благодарность за чудесное избавление города от беды назвать его Уранополисом, как находящегося под особым покровительством небесных богов. Были отчеканены монеты с благодарственной надписью в честь меня и Уранида. [27] Как просто, оказывается, раскрывается мучившая меня загадка! — А. С. Но он презрел эти почести и оскорбил граждан, а меня жестоко высмеял: «Неужели ты всерьез веришь, будто можно в самом деле предсказывать события, которые только произойдут? Дело просто в наблюдательности и умении размышлять над тем, что видишь. Бродя по горам, я заметил вражеских лазутчиков, проследил за ними и понял, что они замышляют. Но чтобы вы поверили предупреждению, его непременно надо выдать за пророчество и откровение богов». В этих словах заключалось явное глумление и над всемогущими богами и над старейшинами ареопага. Но я не решился сообщить о них никому, опасаясь поколебать славу храма и веру в мои пророчества.

13. Понятно, как для меня было важно постоянно держать хитроумного чужеземца при храме. Я видел в нем серьезного соперника и поэтому всячески старался ублажать его. В ссорах Уранида с рабом, который, как я уже говорил, сразу невзлюбил его, я всегда брал сторону Сына Неба. Но чем дальше, тем труднее становилось удерживать его в своей власти. У него было много странностей. Располагая такими сокровенными познаниями, он был в то же время до неприличия любопытен. Постоянно рылся в храмовых рукописях, которые я имел все основания скрывать от него. Особенно интересовали его труды прославленного Герона из Александрии, по наставлениям которого, как я уже рассказывал, с помощью раба Сонона я устроил несколько колдовских механизмов в храме, всех приводивших в трепет и восхищение. Сын Неба часами возился с этими механизмами, пока я не запретил ему приближаться к ним, опасаясь, как бы он их не сломал. К тому же он стремился разгласить их секрет, доказывая, что ничего чудесного в них нет. Он даже пытался перерисовать чертеж такой машины из «Пневматики» Герона для двух кузнецов, заинтересовавшихся его россказнями, но я вовремя пресек его коварный замысел, спрятав от него все труды Герона.

Вот еще пример его испорченности и коварства: восхищаясь изобретательностью Герона, как он ее называл, Сын Неба в то же время нередко высмеивал и порицал хитроумного александрийца за то, что тот якобы создавал свои машины лишь для забавы или обмана легковерных в храмах. «Если бы он поставил хотя бы свой гениальный эолипил на корабль, чтобы приводить его в движение без парусов и весел, или заставил вращать жернова на мельнице, тогда бы он принес гораздо больше пользы своему народу», — говорил Уранид. Не свидетельствует ли это лишний раз о его неразумности? Уж если что-нибудь из творений Герона и можно назвать игрушкой, то это именно забавный, но никому не нужный «Эолов мяч». [28] В этом споре правда целиком на стороне Уранида: знаменитый «Эолов мяч» Герона Александрийского был, собственно, первой в мире паровой турбиной. — М. 3.

Он даже сам попытался построить довольно большой эолипил и приспособил его вращать рукоятку колеса у колодца на одном из виноградников храма. Это было забавно, но я приказал сломать сооружение и черпать воду по-прежнему, потому что рабы, приставленные к колодцу, начали бездельничать и только скалили зубы, вместо того чтобы работать. Однако тайком от меня, как сообщил мне верный Сонон, чужеземец продолжал строить какие-то машины, совсем забросив лечение больных и участие в предсказаниях, а в этом на помощь его я сильно рассчитывал. Теперь он мало времени проводил в храме, начал целыми днями бродить по городу, заводя долгие беседы не только с простыми ремесленниками, но даже с рабами. Я несколько раз говорил, что таким поведением он внушает людям сомнение в собственной мудрости. Но он только смеялся в ответ. А в другой раз на подобное замечание он докучливо отмахнулся и ответил мне словами героя Гомера:

Наглость его становилась нестерпимее с каждым днем. На городских площадях он говорил о том, что рабы такие же люди, как и свободные, и поэтому противно человеческой природе притеснять их и заставлять подневольно трудиться. Возвращаясь в храм, он при посторонних высмеивал мои гадания и пророчества, показывал непосвященным, как устроен механизм, заставляющий зажигаться жертвенный огонь, когда открывались входные двери. Он глумился над мудрыми откровениями божественного Пифагора и противополагал ему нечестивца Эпикура, проклятого богами за свое неверие. В своей комнате он даже написал на стене гнусный совет этого лжефилософа, но я приказал соскоблить надпись и заново побелить стену. [30] Вероятно, имеется в виду знаменитое «Четверное средство», так сформулированное Эпикуром в его «Главных мыслях»: «Нечего бояться богов. Нечего бояться смерти. Можно переносить страдания. Можно достичь счастья». — А. С. Он мечтал о том, чтобы объединить греков с таврами, скифами и другими варварами, и придумал для этого новый язык, чтобы им могли пользоваться и…. племена, не имеющие даже своих письменных летописей и потому бессильные хранить и передавать новым поколениям мудрость отцов. Этот новый язык оказался действительно весьма простым и удобным, свидетельством чему может служить хотя бы то, как легко и свободно я излагаю на нем все свои мысли в этой рукописи. В то же время он был совершенно непонятен для непосвященных, делая наши мысли скрытыми от чужого глаза и ушей. Полезное изобретение, но разве можно его отдавать иноплеменным варварам?! [31] Я был прав! Не напоминают ли эти разглагольствования хитрого жреца те доводы, которые приводил, возражая мне, уважаемый А. Скорчинский?! — М. 3. А ведь он только для этого и создал новый язык. Разве это не говорит сразу и о его глупости и о его коварных намерениях?