Ричард Ловетт - Фантомное чувство (сборник)

На Тритоне Флойд остался пассивным. Когда я предложила совершить посадку на изрезанное трещинами плато, он пожал плечами и ответил:

— Почему бы и нет?

Когда мы не нашли там ничего, кроме утесов и холмов, он проявил такое же равнодушие:

— Тут полно и других мест.

Вот тогда я и поняла: кому-то из нас необходимо действовать совместно с другим и делать это чуть более систематично. Кроме того, мы успели позабыть, насколько большой может быть луна. В конце концов, Флойд ведь обошел пешком Наяду всего за неделю — включая три дня, которые он просидел в лагере на вершине холма. Тритон оказался первым небесным телом из тех, на которых мы побывали за последние два года, где действительно ощущалось, что ты на планете. Сила тяжести здесь почти десять процентов от земной, Нептун настолько далеко, что его диск всего в пятнадцать раз шире земной Луны, а местные «дни» тянутся неделю, а не считаные часы.

Но планета эта была сумрачной. Постоянно, монотонно сумрачной. Здесь Нептун отражает лишь два процента от того количества света, которое попадает на Наяду, и хотя Солнце такое же, самый яркий дневной свет можно сравнить с интерьером слабо освещенной таверны. Я это проверила, оценивая кадр за кадром некоторые старые фильмы. Тут намного темнее, чем на Наяде, отчасти из-за того, что там свет Нептуна помогает заполнить тени.

Для меня сумрак не проблема. До тех пор пока у меня есть доступ к датчикам корабля или к камере, которую Флойд обычно носит специально для меня, я могу улучшать и обрабатывать изображения сколько мне угодно. Но глаза Флойда были созданы не для этого.

На его месте я просто включила бы прожектора. Это человеческий эквивалент улучшения изображений. Но Флойд отказывался это делать, если только ему не грозило обо что-нибудь споткнуться и упасть. И даже в таких ситуациях он предпочитал не включать свет, а на борту завел привычку делать освещение как можно более тусклым. Он называл это акклиматизацией. Может быть, он даже полагал, что это она и есть. В тот период, когда он много времени проводил в пустынях, он всегда гордился тем, что сражался с ними на их собственных условиях. Если там было жарко, он учился переносить жару. Если они были каменистые, он упражнял ноги, делая их сильнее. Если колодцы разделяли большие расстояния, он носил большие рюкзаки. Когда дело касалось подобных трудностей и испытаний, тут Флойд был на высоте. Да только родился он со своим упорством не в том столетии, насколько я могу судить.

Но сейчас эта реакция на трудности была неправильной. В столь дальнем космосе наступает момент, когда средний человек уже не получает достаточно солнечного света, чтобы предотвратить возникновение сезонного эмоционального расстройства. Зимней тоски, как его называет Флойд. Я провела исследование в Сети и с изумлением обнаружила, что никто и никогда не изучал взаимосвязь СЭР и космических полетов. Может быть, те, кто ему подвержен, попросту самоустранились от полетов во Внешнюю систему. Или же психологи из внутренней системы решили, что любой, кто здесь оказался, изначально имеет «сдвиг по фазе».

Короче, настало время брать контроль на себя.

— Свет, — сказала я. — У тебя развивается депрессия от недостатка света.

Мы немного поспорили — в основном о том, действительно ли у него началась депрессия. Но он не злился на меня с самой Наяды, а раз Флойд не злится, то он обязан пребывать в депрессии.

Вскоре я уговорила его снова оседлать велотренажер — он все еще не желал, чтобы освещение на корабле питалось от главного реактора. Через пару дней он воспрял настолько, что, когда я предложила запрограммировать видеоэкран так, чтобы тот отслеживал перемещение солнца и добавлял к освещению немного естественного света, он согласился. Лучшее лекарство от СЭР — солнечный свет, а для создания правильного цветового баланса солнце всегда останется солнцем, пусть даже до него несколько миллиардов километров.

И когда два дня спустя Флойд заявил, что хватит уже опекать его, как малое дитя, я поняла, что была права.

Ужасно не хочется это признавать, но Тритон был отличным местом для визита, хотя и не обязательно по тем причинам, которые имела в виду Бритни. Она с энтузиазмом решила выяснить, почему он обращается вокруг Нептуна в обратном направлении, а я просто был рад ощутить под ногами реальный грунт и реальную силу тяжести или хотя бы их достаточно хорошую имитацию. Настолько хорошую, что впервые с тех пор, как мы покинули окрестности Сатурна, я даже смог пробежаться.

Эта пробежка перепугала Бритни, и не стану отрицать, что во время бега по сильно пересеченной местности я едва не сломал лодыжку, из-за чего мы могли оказаться в очень скверной ситуации. Но это мое тело и моя жизнь. Я лишь смог пообещать Бритни: буду осторожнее, а через два-три километра стану останавливаться и собирать образцы камней. Ради новых данных Бритни готова пойти на такой же риск, на который я соглашусь ради хорошей пробежки. К тому же, отметил я, именно она убеждала меня, что немного дополнительного солнечного света пойдет на пользу моей душе. А что для этого может быть лучше, чем прогулка?

Покинув плато, мы провели несколько дней, перебираясь с места на место: день здесь, день там, день еще где-нибудь. У Бритни, наверное, была какая-то схема, но когда я спросил, она забубнила о геологических провинциях, соответствиях шаблонам, псевдоразломах и еще бог знает о чем. Впрочем, меня это не особо волновало. Наши занятия очень походили на то, что я делал еще мальчишкой в Аризоне, Калифорнии, Юте, Неваде и Мексике. Самая большая разница заключалась в том, что здесь я мог не опасаться ливневых паводков. Такого понятия, как погода, на Тритоне не существовало вовсе, если не считать очень высоких и разреженных азотных облаков, благодаря которым я смог полюбоваться воистину божественными закатами.

Этот мертвый, с точки зрения метеорологии, мир геологически был еще молод. Но молод не сердцем, а на поверхности. Здесь обнаружилось слишком мало кратеров, чтобы соответствовать тем миллиардам лет, на протяжении которых Нептун и вся внешняя система могли швырять в него камни. Я видел Луну, Марс, Япет и много других лун. И совсем не требовалась ученая степень, чтобы понять: Тритон был геологически активным еще совсем недавно.

— Общепринятая теория сводится к тому, что, когда Тритон был захвачен Нептуном, приливное трение расплавило его ядро, — объяснила мне Бритни после шестой посадки. — Это породило вулканизм и тектонику, и теперь его поверхность выглядит как паззл, собранный толпой слепцов. Ладно, это преувеличение, но идею ты понял.

— Значит, ты пытаешься доказать, что все это произошло, когда твой редкоземельный астероид врезался в Наяду?