Борис Зубков - Самозванец Стамп. Рассказы

Сейчас все, что рядом со мной, чисто и прозрачно - и моя собственная рука, и шкафчик с термометрами, и стакан с горьковатым лекарством. Вся больница пронизана чистотой и прозрачностью. Кстати, мои врачи не говорят «больница», они любят слово «лечебница». Будто бы меня можно лечить и вылечить! Увы, в свое время я слишком много копался в книгах, посвященных мельчайшим и бездушным тварям, которые, ничего не зная о существовании человека, так жестоко заставляют его страдать. Левенгук называл их «анималькулями» - маленькими животными. О доблестные анималькули, вы и сами погибаете мириадами и идете на дно Мирового океана. Там под тяжестью ваших крошечных трупов прогибается земная кора, и океан выходит из берегов. Ярость вашего размножения неистощима. Горе тому, кто становится на пути этой ярости. Вы можете и его пригнуть к земле, как заставляете прогибаться саму Землю…

До чего додумался - трупы, ярость, пригнуть к земле… Долой такие мысли, долой! И при чем здесь океан? Я никогда не занимался ни микробиологией, ни биогеохимией…

Опять эта боль… Она начинается в одной точке тела, расширяется, захватывает все его уголки… Все темнеет вокруг.

Я мечтал подарить людям бессмертие всех вещей, которые их окружают… С чего все началось? Забыл. Неужели и память моя заболела? Жаль. Кто-то говорил: «Наше «я» - это синтез памяти». Если я не помню, значит, я не существую…

Вспомнить бы самое начало. Начало… Наверное, там, в холодной мастерской, во время войны. Я работал слесарем по ремонту оборудования на текстильной фабрике. А кой тебе годик? Пятнадцатый миновал… Станки выходцы из прошлого века, калеки, издыхающие от хронического голода на запчасти. Мы приносили в мастерскую обглоданные, искромсанные детали и в сотый раз пытались вернуть обезображенным кускам металла утерянную форму. Мы строгали их, колупали зубилами и плакали от суровой неподатливости металла, от морозов - в мастерской минус пять, от скудной военной пищи столовая кормила овсяным отваром с пышным названием «суфле» и зелеными котлетами из свекольной ботвы.

Быть может, именно тогда, когда с тупым отчаянием я взирал на изношенные детали, а цеховой мастер, стоя за моей спиной, ждал чуда обновления, тогда и зародилась где-то в крошечном уголке мозга Идея. Потом много лет она дремала, свернувшись тугим пружинистым комочком. Развернулась, когда я уже работал в проектном институте.

…Проектировщики в белых халатах. Окна в два человечьих роста. Где ты, полутемная мастерская? Я тоже в белом халате, но мысленно роюсь в земле городских улиц - проектирую кабельные трассы. Однажды в институт привезли трубу. Удивительную, ржавую, чудесную, заскорузлую трубу. Она полгода пролежала в земле, храня внутри себя высоковольтный кабель. А на днях понадобилось вытащить его из трубы. Не тут-то было! Вытянули одни медные жилы, оболочка кабеля осталась в трубе. Прилипла! Кусок злополучной трубы привезли в институт. Собрался консилиум, не хуже, чем сейчас собирается возле моей постели. Подошел и я. Внутри труба покрыта слизью. Мазнул пальцем. Так просто, для солидности, будто что-то про себя соображаю. Слизь оказалась вовсе не слизью, а твердым блестящим налетом. Меня это сразу как-то поразило. Почти дурно сделалось. Как будто у меня в руках громадная находка, только ускользает она, и чувствую - сейчас все рассеется, останется лишь грустное ощущение потери. Вот когда проснулась дремавшая столько лет Идея!

Участники консилиума разошлись, я схватил кусок трубы и утащил его на свой стол. Вечером я исцарапал, изрезал, исковеркал серебристый налет перочинным ножом. Нож сломался, но царапины все же получились. Для отвода глаз насыпал в трубу земли из цветочного горшка, воткнул в землю какой-то цветок. Это была моя первая лаборатория. Она умещалась на подоконнике рядом с чертежным столом. Терпение, терпение! Я ждал три месяца. Опять был вечер, когда я трясущимися руками выколотил землю из трубы в корзину для бумаг.

Блестящий слой залечил раны! Царапины исчезли… Какие-то неизвестные доселе микробы наращивали тончайший налет металла, в точности повторяющий форму трубы. Микроорганизмы лечили раны металла. Я нашел их. Случайно или неслучайно? Сколько таких неслучайных случайностей знает наука. Пенициллин обнаружили в заплесневевшей лабораторной чашке, содержимое которой лишь по недосмотру не выбросили в помойное ведро…

Крохотные богатыри окружают нас. Я прочел где-то слова Пастера, обращенные к пивоварам, виноградарям и кожевникам: «Думаете, вы делаете пиво, обрабатываете кожу, получаете вино? Вы всего лишь управляете слепо, а потому не слишком умело, полчищами невидимых глазом существ, которые и работают в ваших чанах!..» Сколько написал Пастер?.. Два тома, десять, сто? А что застряло в моей памяти? Пара строк. Люди не помнят все. Счастье, если из твоей книги жизни они запомнят одну строчку. Может быть, это даже замечательно, что жизнь не бесконечна? Имея перед собой бесконечную жизнь, многие не торопились бы увековечить себя и не создали бы ничего истинно ценного. Странные мысли лезут в голову, когда болен…

Увы, мое открытие таило в себе злую насмешку. Микромалютки несли вечную жизнь металлу и одновременно стряпали опасную отраву для человека. Первый пострадавший - я. Единственный в своем роде больной. Поздравления принимаются в часы и дни посещения больных родственниками и знакомыми.

Впрочем, на первых порах микробы вели себя вполне мирно. Хоть не прочь были и побезобразничать. Строптивые малютки, плохо поддающиеся дрессировке. Итак, я нашел их в ржавой трубе. Именно там, в заурядной, удивительной, дрянной и драгоценной трубе. Откуда принесли ее к нам в институт? Никто не помнил. Где откопали? В поселке Строителей или у Новых домов? На Проектируемом проезде? Весь город взрыхлен строителями. Для этого уникального куска бурого металла я сделал специальный термостат теплое, уютное гнездышко. Там, в гараже.

Как раз в это время мой друг продал свой «Москвич». Ему надоело искать «резину» и гоняться за тормозной жидкостью. Да и днище у машины так проржавело, что превратилось в настоящее решето. Осталось автомобильное стойло под названием «кирпичный гараж». Там я оборудовал свою лабораторию. Каждый первооткрыватель первым делом открывает свою лабораторию. Благодаря щедрости друга я получил четыре неоштукатуренных стены и пару длинных полок со следами бензина и машинного масла. Вперед!