Грег Иган - Аксиоматик (Сборник)

Он спит сейчас, так что и я должен спать. Я слушаю его сердцебиение, его медленное дыхание, и пытаюсь достигнуть согласного спокойствия с этими ритмами. На мгновение я обескуражен. Даже мои мечты будут отличаться; наше расхождение неискоренимо, моя цель смехотворна, нелепа и вызывает жалость. Каждый нервный импульс в течение недели? Мой страх перед обнаружением и мои попытки скрыть это, неизбежно исказят мои ответы; этот узел лжи и паники будет невозможно скрыть.

Всё же когда я начал засыпать, я нашел в себе веру, что добьюсь успеха. Я должен. Я грежу некоторое время беспорядочными изображениями, странными и обыденными, завершая крупинкой соли, проходящей через игольное ушко, тогда я падаю, без страха, в лишенное сновидений забвение.

Я смотрю на белый потолок. Голова кружится и мысли путаются, пытаюсь избавить себя от навязчивого убеждения, что есть что-то о чём я не должен думать.

Тогда я осторожно сжимаю кулак, радуюсь этому чуду и запоминая его.

До последней минуты я думал, что он собирался снова отказаться, но он не стал. Кэти обсуждала с ним его страхи. Она в конце концов переключилась, и он любит ее больше, чем он когда-либо любил кого-либо прежде.

Итак, наши роли теперь поменялись местами. Это тело теперь — его смирительная рубашка…

Я весь в поту. Это безнадежно, невозможно. Я не могу прочитать его мысли. Я не могу догадаться, что он пытается сделать. Я должен двигаться, лежать, кричать, молчать? Даже если компьютер, наблюдающий за нами, запрограммирован игнорировать некоторые тривиальные несоответствия, как только он заметит, что его тело не будет выполнять его волю, он запаникует так же, как и я. У меня нет никаких шансов всегда делать правильные догадки. Он будет потеть сейчас? Его дыхание будет стесненным, как это? Нет. Я не спал всего тридцать секунд и уже предал себя. Волоконно-оптический кабель тянется из под моего правого уха к панели на стене. Где-то, должно быть, бьёт тревога.

Если бы я сбежал, что бы они сделали? Применили силу? Я гражданин, не так ли? Люди с жемчужинами имели все юридические права на протяжении десятилетий. Хирурги и инженеры ничего не могут сделать со мной без моего согласия. Я пытался вспомнить положение об отказе, который он подписал, но он вряд ли передумал бы. Я дергаю кабель, который держит меня в плену, но он прочно закреплен на обоих концах.

Когда распахнулась дверь, на мгновение я подумал, что я разбиваюсь на куски, но откуда-то нашел в себе силы успокоиться. Это мой нейролог, доктор Прем. Он улыбается и говорит:

— Как вы себя чувствуете? Не слишком плохо?

Я киваю молча.

— Самый большой шок для большинства людей, что они не чувствуют никакой разницы! Некоторое время вы будете думать: "Это не может быть так просто! Это не может быть так легко! Это не может быть нормальным!", — но вы скоро примите это. И жизнь будет продолжаться без изменений.

Он похлопал меня по плечу по-отечески, потом повернулся и вышел.

Проходят часы. Чего они ждут? Доказательства должно быть уже неопровержимы. Возможно, надо провести процедуры, консультации правовых и технических экспертов, комитеты по этике должны быть собраны, чтобы обсудить мою судьбу. Я обливаюсь потом и дрожу. Я хватаю кабель несколько раз и дергаю изо всех сил, но, похоже, он закреплен в бетоне одним концом, и болтами с моим черепом — в другом.

Санитар приносит мне еду.

— Не унывай! — говорит он. — Скоро время для посещений.

Потом он принес мне утку, но я слишком нервничаю, что бы даже пописать.

Кэти хмурится, когда видит меня.

— Что случилось?

Я пожимаю плечами и улыбаюсь, дрожа. Интересно, почему я даже сейчас пытаюсь пройти через этот фарс.

— Ничего. Я просто. чувствую себя немного больным, вот и все.

Она берет мою руку, потом наклоняется и целует меня в губы. Несмотря на всё, я сразу возбуждаюсь. По-прежнему склонившись надо мной, она улыбается и говорит:

— Все закончилось хорошо? Здесь нечего уже бояться. Ты немного шокирован, но ты знаешь: в твоем сердце я, и я всегда там была. И я люблю тебя.

Я киваю. Мы немного говорим. Она уходит. Я шепчу себе, истерично: « я все еще тот, кем я всегда был. Я все ещё тот, кем я всегда был ».

Вчера они опустошили мой череп и вставили мой новый, неразумный, заполняющий пространство, ложный мозг.

Я чувствую себя спокойнее, чем в течение длительного времени, и я думаю, что наконец-то я собрал воедино объяснение моего выживания.

Почему они деактивировали учителя в течении недели между переключением и разрушением мозга? Ну, они вряд ли смогут сохранить его в работе, в то время как мозг портится, но почему целую неделю? Чтобы успокоить людей, что жемчужина, без присмотра, может еще остаться в синхронизации; чтобы убедить их, что жизнь будет продолжаться — та жизнь, которой органический мозг жил бы, что бы это ни могло значить.

Почему тогда только на неделю? Почему не месяц или год? Потому что жемчужина не может остаться без синхронизации так долго — не из-за изъяна, но именно по той причине, что её стоит использовать в первую очередь. Жемчужина бессмертна. Мозг ветшает. Имитация мозга жемчужиной не учитывает сознательно то, что погибают реальные нейроны. Без учителя, по сути делающего идентичное ухудшение жемчужины, небольшие расхождения должны в конечном счете возникнуть. Разница в доли секунды в реагировании на раздражитель достаточна, чтобы вызвать подозрения, и так как я слишком хорошо знаю, с этого момента процесс расхождения необратим.

Без сомнения, команда нейрологов-новаторов сидела сгрудившись вокруг экрана компьютера пятьдесят лет назад и размышляла о графике вероятности такого радикального расхождения в зависимости от времени. Как они выбрали одну неделю? Какая вероятность была бы приемлемой? В одну десятую процента? В одну сотую? В одну тысячную? Однако для безопасности они решили, хотя трудно представить их выбирающих достаточно низкое значение, чтобы сделать явление редким в мировом масштабе, иначе четверть миллиона человек переключались бы каждый день.

В любой подобной больнице это могло бы произойти только один раз в десятилетие, или один раз за век, но каждое учреждение должно по-прежнему иметь политику для решения такой ситуации.

Какой выбор они сделают?

Они могли выполнить свои договорные обязательства и включить учителя снова, стерев их удовлетворенного клиента, и дать травмированному органическому мозгу шанс поразглагольствовать о его мучениях в СМИ и перед юристами.

Или, они могли бы незаметно стереть компьютерные данные расхождений, и спокойно убрать единственного свидетеля.