Алексей Корепанов - Передай дальше

Если бы не солнце, наконец-то выглянувшее из-за туч, они, наверное, не заметили бы эту пещеру и прошли дальше, за поворот, и долго бы еще блуждали в необъятных каменных дебрях. Но солнечные лучи высветили изумрудный овал входа – вверху, на почти отвесной, испещренной трещинами стене, и возглавляющий первую связку Томас Маккензи остановился, ткнул альпенштоком в ту сторону и сказал:

– По-моему, нам туда.

После этих слов они еще битый час карабкались вверх, а вокруг простирались каменные нагромождения Гималаев, и угрюмое небо было здесь на три с лишним тысячи метров ближе, чем в долине у горных подножий, из которой экспедиция начала свой подъем.

Международная экспедиция, организованная частным фондом «Наследие», искала следы древней цивилизации, свидетельства о которой были обнаружены в наконец-то расшифрованных свитках из тибетского монастыря Когдо. Вторую неделю бродили по горам англичане Томас Маккензи и Джордж Сандерс, швед Свен Эрикссон, немец Курт Вильхофф, итальянец Томмазо Коцца и поляк Ян Пухарски. И за все это время – ни единого намека на то, что здесь когда-либо жили люди…

…Томас Маккензи, включив фонарь, первым шагнул в узкий проход. За ним цепочкой последовали остальные. Каменные стены не хранили никаких признаков обработки, и если бы не обрамленный крупными изумрудами вход, то вполне справедливо было бы считать, что это естественное образование, созданное природой по собственной прихоти, не поддающейся человеческому разумению. Туннель, извиваясь, вел все дальше и дальше в толщу скалы – и Томмазо Коцца, не выдержав, нервно произнес:

– Как бы нас здесь не придавило…

– С чего бы это вдруг? – тут же отозвался идущий следом за ним поляк Пухарски, но в голосе его тоже чувствовалась напряженность.

Маленький отряд продолжал медленно продвигаться вперед, и спустя несколько минут возглавляющий его Томас Маккензи разочарованно сказал:

– Там свет… Сквозной проход, только и всего…

– Суэцкий канал, – иронично подхватил Курт Вильхофф, а Джордж Сандерс тут же добавил:

– Именно. А прорыли его местные камнееды. Здоровенные такие камнееды.

– Нет, не камнееды, а каменные кроты, – хохотнул Ян Пухарски.

– Или одичавшие горные комбайны! – заметил Томмазо Коцца.

Лишь Свен Эрикссон ничего не сказал – он был молчуном.

Маккензи ускорил шаг. Потом замедлил его… А потом и вовсе остановился, обводя взглядом открывшуюся удивительную картину.

Это был не выход из горы. Это был освещенный льющимся непонятно откуда светом огромный зал, на полу которого, золотисто поблескивая, расположились невысокие штабеля каких-то тонких пластин размером с газетный разворот; штабеля эти занимали примерно треть зала, остальное пространство было пустым.

Мимо завороженного Маккензи в зал протиснулись и другие – и тоже оцепенели от неожиданного, невероятного зрелища.

– Пресвятая дева Мария… – пробормотал Томмазо Коцца. – Это же золото!

Он, по-кошачьи ступая, направился к ближайшему штабелю, наклонился, вглядываясь, и вновь, уже громко, сказал:

– Пресвятая дева Мария! Какой-то реестр!..

…Они, побросав рюкзаки и альпенштоки, переходили от штабеля к штабелю, снимали и клали на ровный каменный пол золотые листы – каждый искал свое…

«Доде Бартоломео Руй. 10.11.1947 – 2.5.2014… Доди Леонард Базель. 21.7.1964 – 5.12.2009…»

«Окоронкво Бгана Сита. 4.6.1938 – 11.11.2007… Окоронкву Бени Мванко. 24.2.1977 – 8.10.2024…»

«Коноваленко Денис Александрович. 17.11.1969 – 3.4.2037… Коноваленко Денис Александрович. 4.7.1973 – 18.2.2054… Коноваленко Денис Алексеевич…»

Каждому из участников экспедиции все эти строки представлялись написанными на его родном языке – английском, итальянском, немецком, польском, шведском…

Сомнений быть не могло: они обнаружили хранилище Книг Жизни всех ныне населяющих планету людей.

Прошло пятнадцать… двадцать минут… полчаса… Первым издал болезненный вопль Томмазо Коцца. Затем мрачно выругался Джордж Сандерс. Охнул Курт Вильхофф…

Все они нашли свои имена на этих золотых листах. Разными были даты их рождения, но одинаковой была дата смерти: 18.7.2004.

Был третий час дня. Дня восемнадцатого июля две тысячи четвертого года…

– Нет! Нет! – закричал Томмазо Коцца и бросился к выходу. – Не хочу!..

За ним устремились другие – прочь от разбросанных по полу золотых листов с роковыми письменами.

Топот стих, освещение чуть потускнело – и в зале остался только Томас Маккензи.

Он долго смотрел на золотой лист, где среди прочих было начертано и его имя: «Маккензи Томас Норман. 3.11.1960 – 18.7.2004». Потом, не отводя взгляда от последней ужасной даты, вынул из нагрудного кармана складной нож, раскрыл его и, затаив дыхание, провел острием короткую черточку на мягком металле.

«Мак-кензи».

Теперь в Книге Жизни не было его имени.

– Слава Тому, кто ведает судьбами людскими! – тихо, с облегчением произнес кто-то у него за спиной. – Наконец-то…

Томас Маккензи медленно обернулся – и увидел невысокого черноволосого человека азиатской наружности в каком-то допотопном плаще неопределенного цвета. Человек был бородат, но выглядел не старше Маккензи.

– Напрасно они убежали, – незнакомец повел головой в сторону выхода. – Видать, не знают историю о свидании в Самарре. Еще до заката все они погибнут от камнепада.

Томас Маккензи с трудом разлепил непослушные губы:

– А я?

Бородач усмехнулся:

– А тебя теперь нет ни среди живых, ни среди мертвых. – Он указал на золотую пластину. – Твоего имени нет в Книге, не так ли? Я сам поступил точно так же, наткнувшись на это хранилище четыреста с лишним лет назад. Ну что ж, принимай дела, как я когда-то.

– К-какие дела? – с трудом выдавил из себя Томас Маккензи; отступив на шаг, он наткнулся на штабель и сел на него.

Человек в старомодном плаще огладил бороду и улыбнулся:

– Работа несложная, но кропотливая. Хорошо, что есть-пить и спать не надо. Сообщения поступают постоянно, только успевай делать новые записи. Имя, дата рождения и дата смерти. Он тебе все сообщит. Чистые листы и писчий инструмент там, – азиат показал куда-то вглубь зала, – да еще нужно уже исполнившиеся записи на склад носить. Скучать не успеешь, поверь мне.

– А ты? Куда же ты? – с трудом соображая, спросил Маккензи.

Бородач хмыкнул и забрал у него нож.

– Есть у писца одна привилегия. Смотри.

Он склонился над золотым листом и принялся чертить в самом низу, где оставалось немного свободного места.

– Чун… Ли… Фан… Восемнадцатое… седьмой… две тысячи… четвертый…

Писец распрямился и вложил нож в руку окаменевшему Томасу Маккензи.