Сергей Снегов - Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор

Этот удивительный народ, нордаги, и осознав абсолютную невозможность сопротивления, не спешил поднять руки. Даже то, что мы встречали выходящих из городов женщин с детьми не как семьи врагов, а чуть ли не как дорогих гостей - Гамов отдал в этом смысле строжайшие указания Николаю Пустовойту и Готлибу Бару, - не произвело смягчающего действия на призванных к оружию нордагов. Поручить свои семьи нашей милости они решились, но отдаться самим воле победителя, не испробовав импульсатор против импульсатора и вибратор против вибратора - нет, это многим показалось горше смерти: Пустовойт не случайно разделил эти два понятия - воля победителя и милость его. Да и слишком долго каждому нордагу внушали, что ему вручено самое мощное оружие, какое знает сегодня человечество, - было безмерно тяжко сдавать это оружие врагу, не попробовав, так ли оно грозно. Несколько отрядов выбрались из своих укреплений и нападали на наши блокирующие посты. С опухшими от жажды губами, неспособные не только кричать, но даже шептать, они тем не менее завязывали настоящие сражения. Зато помощи своих тяжелых электроорудий эти отряды смертников получить не могли - ни один наш блокирующий пост не приближался к зоне их досягаемости, это тоже было предусмотрено. В общем, можно было спокойно ожидать неизбежного завершения событий. Гамов так и вел себя, он выглядел на редкость уравновешенным. Но я злился - план захвата Нордага был все же моей задумкой.

И когда столица Нордага Парко объявила о капитуляции, а полевые войска, складывая оружие, стали выходить из укреплений, я вылетел туда. Военной необходимости в этом не было, с хозяйственными делами отлично справлялся Готлиб Бар, он первым прибыл в Парко. Но унять тревогу о поведении среди нордагов Аркадия Гонсалеса я не мог. Я чувствовал себя лично ответственным за Нордаг и не желал предоставить всевластие Гонсалесу. Именно так - намеренно резко - я обосновал Гамову необходимость поездки в Парко - и Гамов только молча кивнул. Я получил полновластие на умиротворение Нордага. Лишь на прощание Гамов заметил:

- Собственно, и Гонсалес, и Пустовойт действуют по моим инструкциям. Но если они не найдут согласованных решений, вы сами продиктуете им, что найдете нужным. Последнее слово за вами.

В Парко меня встретила охрана, высланная Гонсалесом, - два десятка «черных воротников», это был отличительный знак солдат министерства Террора. Сам Гонсалес приветствовал меня - ничего худшего он не мог бы придумать. И я сразу дал ему понять, что играть его музыку не намерен. Я не забыл, как он расправился в Забоне с пленными генералами.

- Почему нет полевых солдат, Гонсалес? Я министр обороны, а не чиновник вашего ведомства.

Он невозмутимо выслушал. Было что-то зловещее в удивительной красоте его лица. И он не сомневался, что я помню кровавую расправу с Сумо Париона и Кинзой Вардантом.

- В вашей воле, Семипалов, заменить охрану. Диктатор потребовал от меня обеспечить вашу безопасность. Других солдат у меня нет.

Я молча прошел к машине. Споры надо было начинать с более важных дел, чем цвет мундиров охраны. Гонсалес сел со мной. Я сделал вид, что погружен в рассматривание Парко. Город был как город - дома, улицы, площади, люди на улицах. На перекрестках высились щиты с портретами Франца Путрамента. Все проходили мимо, будто и не замечали их. Я показал на один из щитов.

- Ваша работа, Гонсалес?

- Моя. Хотите посмотреть?

Я вышел из машины. На щите красовался Путрамент - средних лет мужчина, усатое лицо, на голове военная фуражка, на груди набор орденов. Под щитом - большими буквами - объявление:

Франц Путрамент, сорок три года, генерал кавалерии, президент Нордага. Развязал преступную войну против Латании. Трусливо сбежал и скрывается. За поимку его - награда в миллион золотых лат. За укрытие - смертная казнь. Если президент добровольно не предаст себя военным властям Латании, будет казнена его дочь Луиза. Казнь Луизы Путрамент совершится в первый день месяца листопада в 12 часов дня.

Председатель Акционерной компании Черного суда полковник Аркадий Гонсалес.

- Логика у вас отменная, Гонсалес, - сказал я, возвращаясь в машину. - Казнить уже казненную! Ведь вы объявили, что приговоренные к казни все казнены, и забыли оговорить, что для Луизы сделано исключение. Вам могут не поверить, Гонсалес. И тогда Путрамент и не подумает выбираться из своего логова.

- Вы поддержали мое предложение о подсадной утке, - напомнил Гонсалес. - И не вспомнили сами, что Луиза уже объявлена казненной. Важно, что она жива и потеряет свою жизнь уже всерьез, если отец не вылезет наружу.

- А если Путрамент не поверит, что Луиза жива? Так ли трудно подобрать актрису, имитирующую ее облик?

- Очень трудно, вы это сами увидите. И Пустовойт разрешил ей показываться в эфире, даже произносить короткие речи. Лично я считаю, что она за каждую такую речь заслуживает особой казни. Свобода вражеской агитации - не синоним милосердия к сдавшемуся врагу.

- Посмотрим, - ответил я.

В президентском дворце меня встретили Пустовойт, Бар и Прищепа. Павла я не ожидал, его присутствие в Нордаге не оговаривалось. Впрочем, по роду своей службы он мог появляться в любом месте, не спрашивая разрешения ни у меня, ни у Гамова. Я обратился к нему:

- Рад тебя видеть. Что скажешь?

Он развел руками.

- Даже отдаленно не представляю себе, где Путрамент. Боюсь, миллион лат за его выдачу и смерть за его укрытие только умножат жаждущих его спасти.

- Итак, завтра казнь, - сказал я министрам. - Будет большим просчетом казнить женщину, хоть и осужденную Черным судом.

- Путрамент явится, - поспешно сказал Пустовойт. - В эфир третий день передается обращение к нему и народу.

- К нему и к народу… Народ слышит, народ не в тайных укрытиях. Но слышит ли Путрамент? А если в его логове нет стереовизора? Вспомните, как скрывался Вилькомир Торба в переполненном водою подвале, - даже присесть не мог, ни куска хлеба, дрожал, прижавшись к грязному стояку… Что сообщают твои профессора разведки в Нордаге, Павел?

- В нынешнем логове Путрамента, возможно, и нет стереовизоров. Но вряд ли он брошен на произвол случая, как Вилькомир Торба. И если он уверится, что Луиза и вправду Луиза…

- Если уверится… А если не поверит?..

- Поговорите сами с Луизой, - посоветовал Пустовойт. - И решите, можно ли подделать такую натуру. Пока Путрамент не отозвался, но у нас еще полные сутки…

За стол бывшего президента я попросил сесть Пустовойта, чтобы не придавать своей особе чрезмерного значения. Но Луиза сразу определила меня.

- И вы тут, Семипалов, - значит, предстоит серьезный разговор, - объявила она и уселась на диван.

Я сказал сколько мог вежливо: