Сергей Снегов - Сочинения в 3 томах. Том 2. Диктатор

Теперь и я знал, как поступать.

Я попросил у Гамова совещания с Вудвортом и Прищепой.

- Вы потребовали придумать что-то новое, гарантирующее успех игры с Войтюком, потому что похищение и лжеобвинение Бернулли может не дать такой гарантии, - так начал я. - Я предлагаю объявить меня изменником родины в пользу Кортезии и приговорить к смертной казни.

- Изменником? - вскричал Прищепа.

- К смертной казни? - еще громче крикнул никогда не повышающий голоса Вудворт.

- Изменником и к смертной казни, - повторил я.

Гамов не выговорил ни слова, только смотрел округлившимися глазами. И по его молчанию, по взгляду, полному напряженной мысли, я вдруг понял, что именно такого предложения - или чего-то близкого к нему - он и ожидал от меня. Он довольно спокойно произнес:

- Обоснуйте свою идею, Семипалов: она все же парадоксальна.

- Все очень просто и очень логично. Какая была главная задача операции с Войтюком? Уверить Аментолу, что разыгралась тайная борьба за власть между Гамовым и Семипаловым и что Аментоле надо делать ставку на Семипалова, ибо мир с Гамовым невозможен. И что сил у Гамова хватит отразить наступление на одном фронте, но удара со всех сторон, натиска на Латанию ее бывших союзников ему не преодолеть. В это Аментолу удалось убедить, но яростное сопротивление Бернулли заставило президента заколебаться. Мы объявили Бернулли своим агентом, но самого его не заставим публично признаться в предательстве - и это сохраняет почву для сомнений. Если же объявить всему миру, что я передавал Кортезии важнейшие государственные секреты, места для сомнений не останется. Таким образом достигнем двух успехов: подтвердим истинность сведений, которые передал Войтюк, и окончательно опорочим Бернулли, подвергавшего сомнению эти сведения.

- И ради этого вы соглашаетесь добровольно предать себя смертной казни? - Вудворт еще не отошел от потрясения.

- Соглашаюсь быть осужденным на смертную казнь, Вудворт. Не более того.

Гамов задумчиво проговорил:

- Логика в идее есть. И хорош повод - похищение Бернулли. Сенатор мог и услышать, что в нашем правительстве имеется высокопоставленный предатель, на которого делают ставку. И информировал нас об этом.

Я прервал его:

- Итак, суд и смертная казнь. Предлагаю публичное повешение, оно более впечатляюще. Кому поручим казнь - Гонсалесу, которого я не люблю, или моему душевному другу Павле Прищепе?

- Семипалов, иронизировать еще не пора. Раньше решим - принимаем ли ваше предложение о публичном обвинении?

- Очень дельное предложение, - спокойно сказал Прищепа.

- Принимаем, - почти с отвращением подтвердил Вудворт.

- И я согласен. Судья - Гонсалес. Тайну ему не раскрывать, он должен думать, что судит настоящего преступника. Но казнь выполнят специалисты Пустовойта. Пустовойта введем в тайну, без этого, Семипалов, вас просто повесят, а не инсценируют казнь.

- Вы верите в способность Пустовойта сохранять тайны?

- Больше, чем в самого себя. Пустовойт обеспечит вашу смертную казнь без смерти. И хорошо позаботится о вашей недолгой жизни после смерти. - Гамов разрешил себе улыбнуться. - Недолгой только в том смысле, что ваше послесмертное существование продлится лишь до начала нашего контрнаступления. Разгром маршала Вакселя проведете вы сами. Вы откроете жене тайну осуждения и казни?

Я уже имел готовый ответ.

- Ни в коем случае. Елена не способна что-либо скрывать. Если и не словами, то выражением лица она выдаст, что не предается горю. Нельзя рисковать таким опасным фактором, как настроение моей жены.

- Согласен. Сколько вам нужно времени до разоблачения?

- Хватит двадцати четырех часов.

- Отлично. Завтра днем вас арестуют. Желаю успеха!

Я ушел к себе. Почему Гамов без возражения принял мое самопожертвование, я понимал - он строил на нем нужный нам всем расчет. Но спокойствие Прищепы меня обидело. Мы были друзьями, он мог найти слова и потеплей хладнокровного согласия. Я поклонился всем без рукопожатий, мне трудно было пожать в эту минуту руку Прищепы.

Главным в предоставленных мне двадцати четырех часах была подготовка к новой обманной операции. Я вызвал Войтюка.

Он переменился в лице, когда посмотрел на меня. Настроение у меня и вправду было не из радостных. Самооплевывание, даже обманное, не принадлежит к числу дел, вызывающих во мне восторг.

- Что с вами, генерал? Вы нездоровы?

- Гораздо хуже, Войтюк. Нам грозит разоблачение.

С тайной радостью я увидел, что он перепугался до бледности. В этом человеке объединялись смелость и трусость, наглость и способность к искренней любви - к жене, а не родине, естественно. Впрочем, философы утверждают, что наглость есть выражение трусости, а предательство соседствует со способностью к любви. Так что с позиции философии характер Войтюка был сконструирован удовлетворительно.

- Как вас понимать, генерал?

- Вы уже слыхали о разоблачении сенатора Бернулли? Он был нашим агентом, о чем вы меня, между прочим, не информировали.

Войтюк напомнил, что он информирует своих хозяев о наших секретах, но что происходит в самой Кортезии, ему не сообщают.

- Верно. Вы могли этого не знать. Но разведка Аментолы дозналась, что Бернулли - изменник. Чтобы избавить его от казни, Прищепа вывез его тайно к нам. Скоро состоится спектакль его торжественного награждения за услуги нашей стране. Вы уверены, что Бернулли не знает о вас?

- Надеюсь на это.

- Не надейтесь. Вудворт, ваш недавний начальник, а также давний друг Бернулли, информировал меня о своем первом, после долгой разлуки, разговоре с сенатором. Тот сказал, что в нашей среде имеется какой-то предатель на высокой должности. Бернулли узнал это от приятеля-банкира, который перевел в один из банков Клура огромную сумму для этого высокооплачиваемого предателя.

- Владелец счета - анонимный! - Войтюк все больше бледнел. - Им будет трудно дознаться, что это вы.

- Трудно, но возможно. И еще один тревожный сигнал. Разговоры с Бернулли ведутся без меня. Формально я занимаюсь военной стратегией, а не политическими проходимцами. Но мой друг Прищепа вдруг перестал пожимать мне руку и старается со мной пореже встречаться. И Гамов в последние дни не вызывает к себе. Если это не признак беды, то не знаю, какие вообще у беды предварительные признаки.

- Очень тревожный знак! Что вы собираетесь предпринять?

- Хладнокровно ждать.

- Простите за вопрос… Чего ждать?

- Либо снятия подозрений, либо ареста. Третьего не дано.

Войтюк размышлял несколько секунд.

- А если я предложу вам третье?

- Что именно, Войтюк?

- Бегство в Кортезию.

- Вы считаете это возможным?

- Завтра буду знать.

- Почему завтра?

- Сегодня ночью передам, что узнал от вас. Попрошу убежища для вас и для себя. Хотя не ставлю нас вровень, но все же и мне не хочется попадать в клещи Гонсалеса… Завтра мне ответят - возможна ли и какова, так сказать, техника бегства.