Алексей Корепанов - Ворота из слоновой кости

Секунды превращались в минуты, теперешнее настоящее становилось прошлым, и Кононов подумал, что будущее тоже является для него прошлым... От этих парадоксов ум буквально заходил за разум – и лучше было о них не вспоминать. Отныне он принадлежал только этому времени...

Несмотря на необычность ситуации и не покидающее его волнение, он умудрился задремать, и ему снились какие-то бесформенные тени, и во сне он знал, что видит странных обитателей глубин времени; он сам был таким же обитателем, он не чувствовал собственного тела и скользил в струях времени неизвестно куда. Тени медленно приближались, окружали его, он слышал их невнятные голоса и еще какие-то звуки, похожие на шлепки.

Он дернулся и очнулся, и резко поднял голову, ударившись макушкой о рабочую панель. Тихонько выругался и тут же прикусил язык. За тонкими стенками часовой мастерской, в просторном торговом зале, громко переговаривались и пересмеивались уборщицы, стучали ведра и сочно шлепали по полу мокрые тряпки.

Через несколько минут швабра зашуршала совсем рядом с будкой, и Кононов напрягся и непроизвольно задержал дыхание, не сводя глаз с обмотанных вокруг дверной ручки шнурков. Шуршание переместилось в сторону, отдалилось, позволив ему немного расслабиться: как и предполагалось, уборщица не обратила внимания на отсутствие замка на двери часовой мастерской, а если даже и обратила, то не придала этому никакого значения – не ее это было дело...

Кононову казалось, что ранние универмаговские пташки трудятся бесконечно долго, ему не терпелось действовать, побыстрее проскочить этот щекочущий нервы эпизод, но приходилось тихонько сидеть и ждать. Выдержать это «великое сидение» было тяжело, но никакой другой вариант здесь не подходил. Чтобы скоротать время, он начал размышлять о том, чем будет заниматься в этом мире; такие мысли приходили ему в голову уже не в первый раз, но пока ничего определенного не придумывалось. Да, можно было, как советовал дон Корлеоне, несколько лет колесить по всему Советскому Союзу – за границу его, разумеется, никто не пустит, – знакомиться с разными достопримечательностями, отдыхать у Черного моря, где ему еще не доводилось отдыхать. Такой туризм в совокупности с немалыми деньгами стал бы хорошей платой за услугу, оказанную им седьмому отделу – и будущему в целом, – и Сулимов говорил именно о такой плате.

Конечно же, заманчиво побывать там, где никогда не бывал и до конца дней своих не побывал бы – например, в Грузии, на Дальнем Востоке, в Самарканде, Пятигорске, Кишиневе, на Байкале... Но не вечно же ночевать в поездах и гостиницах! Не проживешь всю жизнь перекати-полем, нужно пускать корни. Перспективы пока были неясные, но Кононов успокаивал себя тем, что эта проблема не требует немедленного решения и все в конце концов наладится. «Все у нас получится», – как говорили в каком-то предвыборном рекламном ролике.

В восемь ноль три вконец измаявшийся Кононов поднялся на ноги и осторожно, пригибаясь к рабочей панели, заглянул сквозь стекло в торговый зал. Уборщицы уже покинули обработанную территорию, их сменили продавцы – молодые девчата и женщины постарше – в форменных синих халатах; они возились в своих секциях, и никто из них не смотрел в сторону часовой мастерской. Размотав шнурки, Кононов чуть приоткрыл дверь – руки слегка дрожали, он чувствовал себя Штирлицем, подобравшимся к телефону прямой связи с Борманом. Но и с этой стороны все было в порядке – высокая черноволосая продавщица секции «Подарки», стоя к нему спиной, тщательно расставляла на полке расписные розовощекие матрешки. Стараясь не дышать, Кононов выскользнул из будки, прижимая к боку сумку, прикрыл дверь и ртутной каплей перекатился за угол. Перевел дух и уже неторопливо направился бродить между секциями, старательно делая вид, что кого-то высматривает. Грузчики таскали туда-сюда свои тележки, продавцы тоже занимались своими делами и никто не обращал на Кононова никакого внимания. В тысяча девятьсот семьдесят первом году наглых воров было гораздо меньше, чем в две тысячи восьмом, и телевидение еще не обучало всех желающих и не желающих самым разнообразным способам совершения преступлений... Если ходит мужчина с приличной внешностью по торговому залу – значит нужно ему тут ходить.

Остановившись у секции «Канцтовары», Кононов приступил к выполнению очередного пункта плана, разработанного тридцать семь лет... тому вперед.

– Извините, вы бухгалтершу тут не видели? – обратился он к пухленькой продавщице, сосредоточенно пересчитывавшей карандаши.

Продавщица досадливо дернула плечом, сделала пометку на бумажке и подняла голову. Кононов увидел ее круглое моложавое лицо с недовольно сдвинутыми бровями – и почувствовал, как по спине у него, под ворованной рубашкой, пронеслась орда крупных мурашек. Он узнал эту женщину. Он не раз покупал у нее всякие тетрадки-линейки-шариковые ручки – когда учился в школе. Лет через шесть-семь.

Да, он действительно был в прошлом. Потому что сейчас эта женщина выглядела гораздо моложе.

Он был в прошлом...

– Вы чё, мужчина! – возмущенно сказала продавщица с непередаваемой, уже почти забытой им калининской интонацией. – Какая бугалтэрша? (Она так и сказала: «бугалтэрша»). Бугалтэрия с девяти, а вы бродите тут ни свет ни заря.

– Вот блин! – прилежно исполнил свою роль Кононов. – А мне сказали на восемь прийти.

– Кто вам такое сказал, мужчина? Они в восемь только глаза дома продирают, это мы уже крутимся тут как белки в колесе. Идите туда и ждите, или погуляйте пока, а к девяти придете.

– Понял, – торопливо отозвался Кононов. – Спасибо. Пойду на улице подожду.

Он поправил сумку на плече и целеустремленно зашагал к служебному входу-выходу, услышав напоследок за спиной недоуменное: «При чем здесь блин?»

Такого выражения в семьдесят первом еще не было.

Очутившись в служебном коридоре, находящемся с противоположной стороны от того коридора, где он был ранним утром, Кононов миновал запертые двери «бугалтэрии», красного уголка и еще каких-то помещений и наконец выбрался на желанную волю. Он стоял на крыльце с тыльной стороны универмага и уговаривал себя не делать резких движений, не мчаться прочь во весь опор, а удалиться походкой ленивой и расслабленной, какая бывает только у людей, чтущих уголовный кодекс, что звался в семьдесят первом «УК РСФСР». Первая задача была решена. Предстояло решать следующие задачи.

Он шел под утренним солнцем по родному городу, вглядываясь в лица прохожих, и словно какой-то миксер в его душе непрерывно взбивал коктейль из самых различных чувств: там была радость от встречи с вновь обретенной «малой родиной» и от возвращения в годы собственного детства; там была слабая горечь от осознания невозможности возвращения в свое – пусть и тяжелое – время; там была растерянность от неопределенности будущего; он не переставал удивляться необычности ситуации, в которой оказался по чужой воле, он был слегка подавлен и в то же время целеустремлен, он чего-то боялся и на что-то надеялся... Стучали по рельсам трамваи, суровым взглядом провожал его еще целехонький Карл Маркс, точнее, бюст классика, пристроившийся у ограды городского сада; перед Путевым дворцом российских царей пока еще горел Вечный огонь (потом его перенесут в другое место), и две античные богини на фронтоне дворца нежно, вполне по-свойски обнимали герб Союза Советских Социалистических Республик... Переулок, ведущий к старому волжскому мосту, был как всегда забит автомобилями, и две пушки времен Великой Отечественной непоколебимо стояли у входа в суворовское училище, но над деревьями за Тьмакой не возвышалась еще мрачноватая громада нового универмага, окрещенного в народе «Бастилией»...