Джек Вэнс - Кларджес

В какой-то момент он застыл: не прозвучала ли в последних словах Джасинты какая-то зловещая угроза? Кудеяр крякнул и поправил пиджак, глядя в зеркало — неприятное ощущение опасности не покидало его.

Он внимательно обыскал все помещения квартиры, проверяя, не появились ли за время его отсутствия какие-нибудь потайные видеокамеры или микрофоны, после чего достал свою старую маску «Альтер-Эго» и натянул ее на голову. Теперь его лицо стало мясистым и осунувшимся, рот — красным и безвольным, на щеках появился нездоровый румянец, на голове выросла плотная темно-коричневая шапка жестких волос. Изменив наружность, он надел горчичного цвета куртку поверх строгого вечернего костюма и закрепил на шевелюре претенциозную трехконечную серебряную брошь.

В переулке Фариота было тихо и сумрачно. По тротуарам бесцельно блуждали несколько темных фигур. Несколько минут Кудеяр наблюдал за ними из окна. Практиканты, постигавшие начала искусства слежки — от них он мог уйти без особого труда. Более серьезная слежка велась с помощью аэромобилей и сложной системы связи; от нее тоже можно было ускользнуть, но это было гораздо труднее. Где-нибудь неподалеку мог парить в воздухе тускло светящийся шар, оборудованный камерой наблюдения с дистанционным управлением; опытный агент мог незаметно нанести на одежду радиоактивную метку или закрепить на ней микроскопический передатчик — так называемую «пиявку». Изобретательный человек всегда мог придумать способ нейтрализовать подобные устройства. От слежки с помощью телевектора — биотелеметрического приемника — уйти было невозможно, но она была запрещена законом, и даже отряд особого назначения не мог пользоваться такими средствами.

Для того, чтобы его маскарад не разгадали, Кудеяр должен был исчезнуть из поля зрения наблюдателей. Важнейшим участком в этом отношении был вестибюль — широкий коридор непосредственно за дверью квартиры. Слегка приоткрыв дверь, Кудеяр внимательно изучил этот коридор. Он не заметил ничего подозрительного — но в дальнем конце вестибюля могла быть установлена потайная камера.

Отступив внутрь, Кудеяр снял маску «Альтер-Эго» и яркую куртку, сложил их в аккуратный сверток и, засунув сверток под мышку, вышел из квартиры.

Он направился по переулку Фариота к станции подземки на Аллеманд-авеню, спустился на платформу и, внимательно следя за тем, чтобы никто с ним не столкнулся и не приблизился настолько, чтобы опрыскать его или закрепить на нем «пиявку», зашел в капсулу и набрал случайный код — капсула помчалась в направлении Гарстанга. Кудеяр снова изменил внешность, напялив маску «Альтер-Эго». После этого он ввел другой код — направление движения капсулы изменилось, и он прибыл к платформе Флориандера, будучи убежден в том, что ему удалось уйти от слежки.

В автоматическом киоске он приобрел трубочку «Стиммо-ассорти» [4] «Стиммо»: пилюли, содержавшие воздействующие на мозг синтетические вещества, изменяющие настроение. Оранжевые таблетки «Стиммо» способствовали радости и веселью, красные — любвеобильности, зеленые — сосредоточению и обострению восприятия, желтые — храбрости и решительности, лиловые — остроумию и общительности. Темно-синие («слезоточивые») пилюли «Стиммо» вызывали сентиментальное расположение духа и повышенную интенсивность эмоций; голубые пилюли стимулировали контроль мышечных рефлексов — ими пользовались рабочие, производившие прецизионную обработку деталей, операторы вычислительных машин, музыканты-виртуозы и прочие специалисты, нуждавшиеся в точной координации движений. Черные («мечтательные») пилюли позволяли видеть яркие фантастические сны наяву, а белые («утешительные») таблетки сводили к минимуму эмоциональные реакции. Одновременный прием не более чем трех различных пилюль вызывал самые различные эффекты, в зависимости от выбранного сочетания цветов. Прием более чем трех таблеток «Стиммо» одновременно или слишком частое использование этих стимулянтов приводили к нейтрализации их воздействия. и, поразмышляв несколько секунд, проглотил желтую, зеленую и лиловую пилюли.

Впереди вдоль реки возвышались блестящие огнями склоны нескольких последовательных холмов, дальше — Храмовый Сонм и Вандунские высоты, а за ними — Баллиасс и Баллиасский паллиаторий над Прибрежной дорогой. Ближе, в другом направлении, над Ангельским Логовом начинался Семафорный холм, где снимал квартиру Базиль Тинкуп. На хребте Семафорного холма занимал высоту, с которой открывался вид на весь город, зал «Союза всех искусств».

Поднявшись на платформу для воздушного транспорта, Кудеяр сел в одно из ожидавших там такси. Машина поднялась, пристроилась к потоку аэромобилей и пролетела между небоскребами Мерцанта. Вверху, внизу и со всех сторон горели тысячи огней. Карневал, переливавшийся за Чантом всеми цветами спектра, покрывал черную ленту реки радужными бликами.

Аэротакси опустило Кудеяра на площадку, сплошь заполненную частными летательными аппаратами — роскошными игрушками, баловаться которыми могли позволить себе только амаранты и богатые гларки. К огромному залу вела широкая, напоминавшая черный ковер дорожка. Как только Кудеяр ступил на эту дорожку, микроскопические волокна, вибрировавшие так часто, что их движение не ощущалось, плавно понесли его вверх по склону. Он проскользнул под отделанным золотом светящимся стеклянным порталом и оказался в вестибюле.

Прямо перед ним висело полотнище с праздничной надписью:

За небольшим столом у входа лениво развалилась на стуле дебелая женщина; перед ней стояла карточка с надписью: « Пожертвования принимаются с благодарностью ». Женщина явно скучала; она вязала крючками ленту с хитроумным орнаментом из металлических нитей. Когда Кудеяр положил на стол флорин, она грубовато произнесла «Спасибо!», не отрывая глаз от крючков и ленты. Раздвинув портьеры из винно-красного бархата, Кудеяр вступил в приемный зал.

Вдоль стен на пьедесталах мерцали аквефакты Райнхольда Бибюрссона — сложные сооружения из сгущенной воды. Наскоро осмотрев эти опусы, Кудеяр нашел их странными и суровыми до уныния; в любом случае, его интересовали посетители, а не модная скульптура.

Присутствовали не меньше двухсот человек. Они собирались небольшими группами и разговаривали или прохаживались мимо блестящих аквефактов. Сам Райнхольд Бибюрссон стоял неподалеку от входа — худощавый человек более чем двухметрового роста. Он производил впечатление скорее мученика, смирившегося с неизбежностью страданий, нежели почетного гостя. Выставка-продажа его произведений должна была иметь для него какое-то значение — как момент торжества, самоутверждения или хотя бы возможности обогащения — но, судя по выражению его лица, Бибюрссон мог бы с таким же успехом бродить в одиночестве по зимнему лесу. Только когда кто-нибудь обращался к нему непосредственно, он опускал глаза, прекращая созерцание непостижимых пространств, и немедленно становился внимательным и вежливым.