Сергей Розвал - Невинные дела. Роман-памфлет

- Рад, что вы согласны со мною, господин президент, - поспешно сказал он. - Ведь что такое повторение? Повторение - мать учения, говорят педагоги. А я скажу решительней: повторение - мать истины. К примеру, возгласите вы сегодня публично самую нелепую нелепость (простите, я чисто гипотетично) - не поверят, удивятся, в лучшем случае скажут: оригинально! А вы повторяйте каждый день, каждый день! И вот это уже истина, более того - банальность!

Крафф захихикал каким-то булькающим смехом, точно горло полоскал. Президент сидел молча. Выступление не совсем понравилось ему. О таких вещах не принято говорить среди джентльменов. Крафф бестактен.

- Но повторение также мать и механизации, не правда ли? Ясно. Анализ речей дал мне основные тезисы. К ним я добавил из прописей.

- Откуда? - изумился президент.

- Из прописей. Знаете, наши дети учатся. Почему это вас удивляет, господин президент? Говорю вполне серьезно. Очень мудрые, патриотические прописи. «В нашей свободной стране свободой равно пользуются все: и богачи и бедняки». Ну, и тому подобное. В сущности, те же идеи, что и в бессмертном философском творении доктора Сэмсама, но проще и доступнее для масс.

Президент успокоился. Крафф и впрямь говорил серьезно. Да и действительно, если по существу разобраться, чем плохи прописи? Разве не рассеяны там золотые крупицы мудрости, одинаково ясные и понятные и ребенку и простому человеку?

- Итак, я выбираю двадцать тем и для каждой темы - двадцать вариаций, - так же серьезно продолжал Крафф. - Итого четыреста тезисов. Каждый тезис управляется кнопкой. Как видите, на циферблате автомата как раз двадцать рядов, каждый ряд это тема, и в каждом ряде двадцать кнопок.

- Неужели этого достаточно для большой политической речи? - с недоверием спросил президент.

- Достаточно?! - удивленно воскликнул Крафф. - Боже мой, да этих четырехсот кнопок более чем достаточно для всей нашей философии, всех наших доктрин, нашей внешней и внутренней политики! В них вся наша мудрость, но сжатая, концентрированная, как субстанция яйца концентрирована в яичном порошке. Кроме того, у меня в машине имеются еще и риторические прокладки, так сказать, чистые цветы красноречия. Знаете, эти: «Всему цивилизованному свободному миру известно…» или «Все свободные люди мира убеждены…» и так далее. Любая прокладка усиливает убедительность любого тезиса. Поэтому прокладки кнопками не управляются, а предоставлены свободной игре случая.

- Но как же моим голосом? - спросил президент.

- Техника! - сказал доктор Крафф и, внушительно понизив голос, повторил: - Тех-ни-ка! Чем различаются голоса? Тембром. А что такое тембр, спрашиваю я вас? В каждом голосе, помимо основного тона, есть дополнительные, более высокие обертоны. От их количества и сочетания и зависит тембр.

Крафф взял со стола небольшой полированный ящичек с двумя трубками с противоположных сторон.

- Звукофильтр, - объяснил он, приложил одну из трубок к губам и заговорил. Голос выходил из другой трубки. Но это был голос не Краффа. Более того, это был ничей голос: какой-то неестественно сухой, бесцветный, механический. Крафф протянул ящичек Джофареджу: - Попробуйте!

Секретарь приложился губами к трубке, и слух поразил тот же самый неприятный, бесплотный голос.

- Понимаете, в чем дело? - продолжал Крафф, любуясь изумлением гостей. - Фильтр поглощает обертоны, оставляя голос без тембра. Не правда ли, как будто даже не человек говорит?

Президент и секретарь согласно кивнули.

- А это звукообогатитель. - Крафф взял со стола другой ящичек. - Заставим теперь звук пройти через оба аппарата.

Доктор соединил их трубки и снова приложился к первому ящичку. Президент и секретарь одновременно вздрогнули: из второго ящичка выходил голос Бурмана.

- Но как? Как? - воскликнул президент, начиная чувствовать что-то вроде богобоязненного трепета.

- Техника! - повторил изобретатель свое любимое словечко. Он быстро вынул из аппарата рамку с рядом скрепленных параллельных тонких пластинок и разобрал ее. - Я записал по радио ваш голос на пленку, анализировал его, то есть выделил обертоны и изготовил их. Вот они.

Одну за другой изобретатель показывал президенту пластинки. Господин Бурман в замешательстве смотрел и щупал свое горло, как будто желая убедиться, что оно еще на месте, а не разобрано на эти тончайшие полоски.

Крафф подошел к аппарату и, явно любуясь им, сказал:

- Если поставить автомат перед микрофоном, кому из слушателей придет в голову, что говорит не сам президент?

Но господин Бурман с сомнением покачал головой. Конечно, голоса неразличимы, но, черт его знает, откуда становятся известны все секреты!

- А как же управлять машиной? - спросил все-таки он.

- Не так уж сложно. Видите, тема первого ряда - свобода, второй ряд - демократия, третий - собственность, четвертый - прогресс, пятый - мир, шестой - атомная бомба, седьмой - гуманность, ну, и так далее. Эти кнопки «мир», «атомная бомба» и «гуманность» я нарочно поставил рядом, - с любезной улыбкой объяснил изобретатель. - В ваших речах эти понятия обычно переплетаются, и так вам удобней будет набирать речь. А некоторые кнопки, обратите внимание, занимают среднее положение между рядами, значит, объединяют две темы. Да, вот номер шестьдесят пять - между шестым и седьмым рядами, то есть между «атомной бомбой» и «гуманностью». Пожалуйста!

Изобретатель надавил кнопку, и автомат отчеканил президентским голосом:

- Атомная бомба является величайшим актом гуманности. Пропорционально числу людей, участвующих в войнах, атомная бомба убивает меньше людей, чем мечи во времена Александра Македонского.

Господин Бурман в такт речи согласно покачивал головой, с удовлетворением отмечая точность эффектной тирады из его недавней речи.

- А эта что означает? - спросил господин Бурман, упирая пальцем в одну из кнопок.

- Номер двадцать три, третий ряд? Собственность! Не бойтесь, нажимайте сильнее!

Президент нажал, и автомат изрек:

- Мы чтим собственность, но мы не материалисты и веруем, что истинное благо собственности не в ней самой, а в ее идее, внушенной людям богом. Священной идеей собственности вдохновляются даже те, кто строит свои жилища из консервных ящиков, - вот почему эти скромные люди так же богаты, как хозяева небоскребов.

- Да, это философская мысль! - согласился президент. Он стоял перед автоматом, чуть расставив ноги и склонив голову набок, точно слушая приятную музыку.

Изобретатель и секретарь благоговейно молчали, боясь спугнуть то выражение молитвенного экстаза, которое появилось на совином лице президента.

- Очень хорошо! - повторил господин Бурман и очнулся. Он с удивлением осмотрелся. Вероятно, ему и в самом деле чудилось, что он слушает в храме величественные мелодии хорала. - Однако как же управлять? - спросил он, окончательно спускаясь на землю. - Четыреста кнопок! Запутаешься!