Сергей Розвал - Невинные дела. Роман-памфлет

- Да, да, пожалуйста, - кисло улыбнулся хозяин.

Через минуту оба были уже на улице и садились в машину.

- Послушайте, Чарли, - Уайтхэч повернулся к Грехэму, - как вы могли так унизить себя? Куда ехать? - переспросил он шофера. - Чарли, дайте ваш адрес. Не возражаете?

- Пожалуйста. - Грехэм назвал свой адрес.

- Вы перебрались?

- Пришлось. Для механика хлебопекарни я занимал слишком роскошные апартаменты. Вот вы говорите, профессор, я унизился… А я был счастлив, когда нашел это место. А в сущности, чем плохо? Работа чистая. Разве не унижают подчас себя те, кто занимает высокие посты? Эта история с Ундричем…

Уайтхэч кивком головы показал на окошко шофера.

- Поговорим после…

Грехэм жил недалеко от своей пекарни. Он занимал две скромные комнатки: одна служила кабинетом и спальней, другая - столовой.

- А зачем мне, одинокому, больше? - ответил он на молчаливый, скептический взгляд Уайтхэча, которым тот окинул его квартиру. - Поверьте, профессор, в своих прежних шести комнатах я иногда чувствовал себя, как путешественник в Сахаре. Вообще, я вижу, вы смотрите на мое положение более мрачно, чем я сам…

- Что и говорить, положение замечательное: автор мирового открытия выпекает булки и плюшки!..

- Ну что ж, благороднее выпекать для людей хлеб, чем атомную бомбу или «лучи смерти».

- Опять детские разговоры!

- Да, опять! У меня было достаточно времени, чтобы основательно поразмыслить над всем этим…

- А пока вы размышляли, Ундрич превратился в великого изобретателя.

- …и великого афериста, - усмехнулся Грехэм. - Песенка его спета.

- Вы уверены в этом?

- Совершенно. Чьюз, а теперь и капитан Нордис выставили его голым на позорище всему свету. Да и ваше заявление, профессор, показывает, что вы понимаете, в чем дело…

- Может быть. А вот насчет спетой песенки - это еще вопрос.

- Почему это?

- Видите ли, Чарли, насколько я понимаю, в деле замешаны весьма высокопоставленные люди. Ундричу бросят спасательный круг, иначе он потащит с собой на дно и еще кое-кого. Вы понимаете? Есть и другая сторона дела. Признать Ундрича аферистом - это значит расписаться в своем банкротстве. Это считают слишком опасным, на это у нас не пойдут. Похоже, что Ундрич будет продолжать разливаться соловьем.

- Ну и черт с ним!

- Конечно, аферист будет пожинать славу и наживать деньги, а настоящий изобретатель будет чинить печи и перебиваться в этой конуре…

- Вот уж что меня меньше всего задевает! - совершенно искренне воскликнул Грехэм.

- Бросьте, Чарли, давайте говорить серьезно. Я говорил о вас с президентом. Сказал ему о вашем открытии. Поймите, как вы им сейчас нужны! Развязаться с Ундричем они смогут, только получив вас. Вы можете диктовать условия. Бурман так и говорит: мы готовы дать миллионы. Подождите, подождите, Чарли, - поспешно сказал Уайтхэч, заметив брезгливую мину Грехэма, - я повторяю только то, что сказал президент, я обязан это, сам-то я отлично знаю, что вы из бессребреников… Нет, не серебром и золотом я стараюсь вас прельстить - подумайте о том, что действительно дорого вам: о научной работе. Ну что вы здесь? Жалкий поденщик какого-то ничтожества Вальтера. Вы губите себя. А там перед вами неисчерпаемые возможности, широкая арена научной работы, мировая слава… Там вы…

- …жалкий поденщик какого-то ничтожества Докпуллера - не правда ли, профессор? - с горечью перебил Грехэм. Он встал из-за стола и теперь стоял перед Уайтхэчем. Лицо его горело, глаза сверкали. - Да, да, ведь это в угоду докпуллерам, чтобы уберечь и приумножить их миллиарды, моими лучами будут убивать миллионы людей. Широкая научная арена!.. Если бы вы сказали, что с помощью моих лучей будут втрое быстрее выращивать растения и животных, что мои лучи принесут изобилие… Но нет, вы же не скажете этого! Пример Чьюза нас научил!..

- Ах, Чарли, Чарли, какой вы неисправимый ребенок! Вы все еще носитесь с детскими мечтами!

- Да, детские мечты, раньше это были детские мечты! Но не теперь, когда есть страна с двухсотмиллионным населением, которая работает, стремится к этому, осуществляет эти мечты…

- Пропаганда! - презрительно буркнул Уайтхэч.

- Э, профессор, довольно обманывать себя этим глупым словом! - горячо воскликнул Грехэм, но вдруг, заметив свою резкость, поспешил смягчить ее: - Простите, профессор, но я зол на это слово. Сколько раз я сам пугался его, пока не присмотрелся к фактам. Пропаганда, пропаганда! Выходит, что Коммунистическая держава вышла победительницей из войны с фашистами, построила новую промышленность, воздвигает электростанции - все только для пропаганды! Ну что ж, очень хорошая пропаганда, сознаюсь, она на меня действует! Когда Эрнест Чьюз обо всем этом мне рассказывал - вы знаете, он побывал там, - у меня руки чесались: ах, черт, вот так бы поработать!

- Чарли, не слишком ли вы интересуетесь их делами?

- Слишком? А как же ученый может не интересоваться этим! Однажды на собрании Эрнест Чьюз сказал, что мы, ученые, понимая, как важны наблюдения за тем, что происходит в пробирке, в то же время частенько забываем о стране с двухсотмиллионным населением, где строится новая жизнь. Так вот, я хочу наблюдать за этой огромной «пробиркой», не пугаясь слова «пропаганда».

- Уж не собираетесь ли вы сбежать к ним? - с насмешкой сказал Уайтхэч. - Такой энтузиазм!..

- Сбежать? Нет, зачем же… Не в этом выход…

- А в чем? Договаривайте!

- Не знаю, не знаю! В том-то и беда, что не знаю. Как, что? Не знаю! Но знаю одно крепко: если уж я понял, что так дальше нельзя, значит, узнаю, обязательно узнаю… Вот Эрнест Чьюз пригласил меня вступить в ассоциацию прогрессивных ученых. Может быть, это поможет понять…

- И жалко и неприятно слушать вас, Чарли. Лучше подумали бы о том, что вам представляется последний шанс вернуться к научной работе.

- Последний шанс? А думали ли вы, профессор, о том, что нам, ученым, представляется последний шанс занять подобающее нам место среди тех, кто борется за настоящую человеческую жизнь? За жизнь без войн, без бомб, за жизнь со счастьем и изобилием - разве мы, ученые, не можем принести изобилие? Я верю, слышите, всем своим существом верю, что этот день придет, даже и без нашей помощи придет, найдутся люди смелее и отважнее нас, но почему бы и нам не постараться приблизить этот радостный день? У нас остается еще шанс, последний шанс - вы этого не чувствуете, профессор?

- Нет, не чувствую, - сухо сказал Уайтхэч, с неодобрением рассматривая стоявшего перед ним Грехэма: щеки его пылали, волосы растрепались и в беспорядке падали на лоб. - Я жду, Чарли: вы так и не дали вразумительного ответа на предложение президента.

- Мы говорим на разных языках… - грустно сказал Грехэм.

- Чарли, помните одно: не стесняйтесь обратиться ко мне, как только убедитесь, что были неправы.