Рыбин Владимир - Гипотеза о сотворении. Рассказы и повесть

- Я должна кое-что объяснить, - сказала женщина. - Наша долготерпимость небезгранична.

Мы с Пандией переглянулись, и я понял, что думали мы с ней об одном и том же. Обоим нам стало не по себе от этого объяснения женщины-экскурсовода. Значит, она читает наши мысли? Значит, мы действительно ничем не удивим их, поскольку все, что мы знаем, - в наших мыслях?

- Но ведь не бывает такого, чтобы одни ничем не могли быть полезны другим! - воскликнул я, никак не желая примириться с мыслью о своем ничтожестве.

- Ничем, - холодно сказала женщина. И показала на окна: - Мы возвращаемся, вы можете выйти.

За окнами уже поблескивали вдали металлические корпуса зондов и катера. И никого вокруг. Похоже было, что на этой уставшей от знаний планете и в самом деле не нашлось ни одного любопытного, кого бы заинтересовали наши аппараты.

- Высокоразвитая цивилизация не может быть негуманной, - сказал я, не желая отступать.

Женщина поняла сразу все - и что я хотел сказать, и то, о чем только собирался подумать.

- Мы не нуждаемся в новой информации. Но вы можете получить любую. Что же вас интересует?

- Все! - сразу отозвалась Пандия.

- Все не может интересовать никого. Любое разумное существо, как и общество в целом, может понять лишь очередной этап знаний.

- При таких возможностях нам трудно конкретизировать вопросы. - Я решил схитрить. Говорил и старался не думать о том, что вертелось на языке, чтобы не выдать себя. - Но мы рассчитываем на вашу помощь.

- Мы никому не отказываем в помощи.

- Вы не могли бы выйти вместе с нами?

- Зачем?

- Нам нужно спросить у вас…

- Спрашивайте.

- Это нужно там… в нашем катере.

- У вас неисправность? Я пришлю тех, кто вам поможет.

- Нет, все в порядке… Нам только спросить. Но лучше спросить там, в катере…

Я совсем измучился от необходимости говорить одно, а думать другое, чтобы она не угадала моей хитрости. Мне казалось, что если она сама увидит нашу технику, то поймет, что и мы не лыком шиты, и тогда возникнет обоюдный интерес, так нужный для контакта.

- Вам необходима привязка к аппарату? - спросила женщина. - У вас нет самостоятельности?

- У некоторых - никакой, - не упустила Пандия возможности съязвить.

- Экскурсия не может остановиться. Дети ушли в свои мысли, дети учатся, и я не вправе прервать этот процесс. Но если вам нужно, я вернусь. Доведу экскурсию до конца и вернусь.

Мы вышли из гусеницы, и она снова засучила своими бесчисленными ножками, заторопилась дальше. Последний раз мелькнули в окнах все такие же равнодушные лица, последний раз изогнулось за бугром длинное тело поезда, казавшееся живым, и мы остались одни на лугу в окружении своих зондов. Солнце перевалило за полдень, слабый ветер приятно холодил лицо, было тихо и спокойно на этой странной планете, которой мы были нисколечко не нужны.

- Что говорят на этот счет твои инструкции? - ехидно спросила Пандия.

- Они говорят, что так, как ты, нельзя себя вести при контакте.

- А как ты, можно?

- Что я такого сделал?

- Так вести себя с незнакомой женщиной! Она же инопланетянка.

- Вот именно. А я разведчик. Ты не забыла?

- Я ничего не забываю.

- Мне полагается вести себя так, как я нахожу нужным.

- Ну-ну, - ехидно сказала Пандия. - Ты большой мастер своего дела.

Я разозлился. Это было наконец смешно, вести такие разговоры в такой момент.

- Неужели нам нечего больше обсудить?

- Еще наобсуждаемся. Ты же видишь, какие они. Тут хоть оставайся. А позлить тебя так интересно!

- Ты сама злишься.

- Я? Больно надо!

- Тебе не кажется, что мы ведем себя здесь как-то странно?

- По-моему, ты всегда такой…

- Встретились с иной цивилизацией, а думаем о каких-то пустяках. Увязались в эту дурацкую экскурсию, ведем праздные разговоры вместо того, чтобы заниматься исследованиями… Бывало, обыкновенная букашка с другой планеты вызывала бурю…

- Они мне сразу не понравились, - сказала Пандия.

- Кто?

- Эти отупевшие от учебы «дети», эта гражданка из поезда-гусеницы. Послушай! - схватила она меня за рукав. - Может, дети - вовсе не дети, а космонавты вроде нас? Те, которых уговорили тут остаться?..

- Ну у тебя и фантазия! - сказал я, внутренне поеживаясь от такого предположения. - Тебе бы фантастические романы писать.

- А что?! Это же очень-очень развитая цивилизация. Бездна знаний. Пока их переваришь…

- В этом что-то есть, - признал я.

- Наконец-то заметил!..

- Погоди ты… - Я задумался. - Ты сказала: «пока переваришь»?

- Да, а что? Ведь если у них бездна знаний, то и переваривать эти знания нужна бездна времени.

- Ну?

- А жизнь ограничена. Биологические рамки не раздвинешь…

Меня поразила эта мысль, и я, воодушевленный неожиданной идеей, собрался добавить что-то свое. Но вдруг увидел, как глаза Пандии округлились в ужасе. Оглянулся и чуть не шарахнулся в сторону: возле меня, буквально в метре, извивалась, шевелилась, хватала воздух голая по локоть человеческая рука. Ничего вокруг, только эта рука, беззвучно ищущая что-то в пространстве. Самое ужасное было в том, что рука была мне знакома - белая, мягкая, какая-то по-особому пластичная.

Я глянул на Пандию: руки у нее были на месте. Да и понял, что эти изнеженные пальцы никак не могли принадлежать Пандии, чьи руки всегда лезли не в свое дело и потому были исцарапаны и исколоты.

А рука все трепыхалась в воздухе. Наконец, она ухватила что-то, медленно согнулась в локте, и мы увидели выходящую прямо из пустоты нашу знакомую аборигенку.

- У меня что-то заедает в системе подпространственного перехода, - произнесла она на чистом русском языке. Точнее, произнесла не она, поскольку губы ее даже не шевельнулись. Голос, мягкий, певучий, исходил из маленькой коробочки, прикрепленной у нее под горлом. - Так что вам нужно? Говорите скорей.

- А чего говорить, если вы сами все знаете.

У меня это вырвалось непроизвольно, и я тут же пожалел о сказанном, испугавшись, что она попросту обидится и исчезнет. Но, видно, даже обижаться не было в привычке у этих пандорцев.

- Конечно, знаем, - сказала она все тем же безразличным тоном. - Вы все, не только земляне, но и все другие тешите себя нелепой надеждой, что можно у кого-то что-то подсмотреть, перенять. Так ведь?

- А что в этом плохого?! - вскинулась Пандия.

Аборигенка даже не повела глазом в ее сторону, сказала, по-прежнему обращаясь ко мне:

- Плохо то, что вы себя обманываете. Перенять чужое - значит воспользоваться чужим, на это могут рассчитывать только нравственно несовершенные существа.

- Ну, знаете! - опять не выдержала Пандия.

- Чужие знания могут быть поняты лишь в том случае, когда свои близки к ним. Но тогда чужое и не нужно. Не в использовании чужого, а в развитии, совершенствовании своего - путь всякого прогресса.