Рыбин Владимир - Гипотеза о сотворении. Рассказы и повесть

Может, и здесь, на Аксиоме, когда-то делалось подобное?! Ведь рисунок на этой каменной доске так схож с тем оттиском на бетонном монолите! Значит, и здесь когда-то росли деревья. Пусть не такие, как на Земле, но деревья. Значит, здесь была жизнь! Почему же она исчезла? Теперь он догадывался, почему: все органическое на планете сожгла, сожрала огневка…

Прижав подбородком ларингофон, он начал рассказывать о своих догадках Симону. И словно споткнулся. Подумал, что, если огневка знает, что такое органика, значит, это не извержение, не выплеск огня. Значит, там, в недрах, она каким-то образом учуяла, что на поверхности появились они, живые существа…

Не учуяла же все эти месяцы, пока они здесь, попытался успокоить он себя. Но не успокоился. Было ясно отныне им придется жить в буквальном смысле как на вулкане. И работать, работать, окружать станцию множеством дополнительных датчиков, контролировать их работу. И делать множество не предусмотренных программой анализов, собирать данные, изучать это чудо природы - огневку…

- Ты хотел работать? Теперь наработаешься, - угрюмо сказал Симон, словно прочитав его мысли. - Без Пана это будет непросто.

- Без Пана? - повторил Иван и посмотрел в серую даль пустыни. Ему вдруг подумалось, что Пан, запрограммированный в последнее время на свою стокилометровку, очень просто может вернуться и притащить за собой огневку. В это не верилось должен же он сообразить. Но ведь даже человек бесконечными повторениями одного и того же приучается делать несуразное, не то что робот!

Он кинулся на вышку, сверху оглядел даль. Горизонт был чист. Значит, Пан уже далеко увел огневку, и связаться с ним на таком расстоянии не удастся.

- Симон, - сказал он, - ничего не поделаешь, придется нам поочередно дежурить на вышке.

- Придется, - сразу согласился Симон, думая, как видно, о том же. В голосе его слышалась тревога.

- Ничего, - постарался утешить его Иван. - Ничего. Зато теперь у нас начнется жизнь, достойная человека…

В нашем классе завелся вундеркинд. И надо же, стал им Петька Самойлов, для которого тройка всегда была единственным «средством передвижения» из четверти в четверть.

Однажды он пришел в класс, бросил портфель на парту и стал декламировать:

- Эх, тройка, птица тройка! Кто тебя выдумал!..

Мы, конечно, засмеялись.

- Сам, - говорим, - тройку заработал.

- Эх вы! Это сочинил писатель Николай Васильевич Гоголь, - сказал Петька. И пошел декламировать наизусть, словно артист в телевизоре: - Знать, у бойкого народа ты могла только родиться…

И так далее. Как в учебнике, который мы еще не проходили.

А тут как раз урок литературы. Танька Воробьева, ясно, не выдержала, пискнула из-за парты:

- А Петя про тройку выучил.

Анна Петровна поглядела на нас, а потом в журнал. Видно, не поняла.

- Что мы приготовили дома? Кто готов отвечать?

Каждый раз она так спрашивает, и каждый раз после этого ее вопроса парты скрипеть начинают. Это мы сползаем пониже. А тут все повернулись к Петьке. И Анна Петровна тоже на него поглядела.

И Петька не стал ломаться, вылез из-за парты, даже рот открыл - и ни слова. Молчит. Мы уж подсказывать начали. Анна Петровна закрыла глаза ладонью - верный признак двойки. Но тут Петька словно проснулся. Всхлипнул как-то странно и сказал:

- Я лучше «Евгения Онегина» прочитаю.

И, не дожидаясь разрешения, пошел скороговоркой про того дядю, который не в шутку занемог и уважать себя заставил.

Анна Петровна не поверила даже, подошла, посмотрела - не по книжке ли он читает. Да так и простояла рядом чуть не весь урок. А когда звонок прозвенел, взяла Петьку за руку и увела в учительскую.

Вышел он оттуда красный как рак, улыбающийся.

- Пятерку получил?

- Что пятерка! - сказал Петька таким тоном, будто никогда ничего другого не получал. - Она меня представлять будет.

- Как это «представлять»?

- Обыкновенно. Перед всеми учителями «Евгения» читать буду.

И он пошел по коридору таким зазнайкой. А мы все стояли на месте, удивленные, восхищенные, пораженные возможностями, которые отныне открывались перед Петькой. Мы-то знали: если кто попадает в вундеркинды, тому тройку не поставят. Лучше спросят еще раз.

На другой день было Петькино «представление». В клубе. Впереди сидели учителя, потом мы всем классом (все-таки он наш вундеркинд), а на последних рядах - остальные.

Представляла сама Анна Петровна. Она говорила недолго, но здорово.

- Товарищи! - говорила она. - Ребята! Кое-кто из нас жалуется на плохую память. А ведь память наша обладает фантастическими возможностями. История знает немало примеров, когда простой человек выучивал невероятно много. Приведу только один пример - Маццофанти. Итальянец Джузеппе Маццофанти, живший во времена Пушкина, выучил пятьдесят шесть языков. Конечно, не у всех такие способности. Но все могут развить свою память настолько, чтобы хорошо помнить не только уроки, но и многое другое. Живой пример этому…

Тут Анна Петровна убежала за кулисы и вывела на сцену красного как рак нашего Петьку.

- Это Петя Самойлов. Вы все его хорошо знаете. Он сумел развить свою память. Сейчас Петя прочтет по памяти отрывки из романа в стихах Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин». - И первая похлопала в ладоши.

А потом наступила тишина. Слышно было, как воробьи за окном чирикали на весеннем солнце, да половицы под Петькой скрипели. Он все переминался с ноги на ногу, уже не красный, а бледный. И молчал.

- У лукоморья дуб зеленый, - подсказал кто-то. Видать, для смеха.

Потом мы зашушукали:

- Мой дядя… Дядя честных правил…

Вдруг Петька словно проснулся:

- Богат и славен Кочубей, - сказал. - Его поля необозримы. Там табуны его коней пасутся…

Анна Петровна попыталась возразить, что это, мол, не «Евгений Онегин», а «Полтава». На нее замахали руками из учительских рядов: все равно, мол, Пушкин. И так Петька и продолжал без запинки говорить про Мазепу да про Марию. С выражением говорил, какого мы от него никогда и не слышали. Особенно это: «…И грянул бой, Полтавский бой!..»

Прямо мурашки по коже.

Петьку долго не отпускали со сцены. А после мы за него взялись. Мы - это Колька Еремеев, Ваня Колосков и, стало быть, я. Еще с утра мы договорились взять «вундеркинда» под свою опеку. Скоро был конец года, и нам тоже не помешало бы вызубрить по поэмке.

На улице мы подошли к нему с трех сторон.

- Что вы, ребята? - испугался Петька.

- Не бойся, - успокоил его Ваня. - Мы только хотим узнать, как тебе удалось столько вызубрить.

Но Петька еще больше испугался. Видно, решил, чудак, что мы драться собрались. А чего тут драться, кулаки учебе не помощь.

- Я и не зубрил вовсе, - сказал Петька. - Чтоб мне лопнуть. Я этих стихов и в глаза никогда не видел.