Даниэль Дакар - Джокер (сборник)

Вопрос вертелся у великого князя на кончике языка и, в конце концов, сорвался:

— А почему вы думаете, что в результате скандала из Совета ушли бы именно вы?

— Кто-то из нас двоих должен был. Если бы ушел Никита, это блестяще подтвердило бы слухи о нашей с вами связи. Одно дело валять дурака и морочить простофиль, но в данном случае… у тех, кто это устроил, в консультантах кто-то на редкость умный и терпеливый, — несколько неожиданно заключила Мария.

Она на секунду прижала палец к губам, отбросила в сторону покрывало, поднялась на ноги и прошлась по комнате туда-сюда, словно вскипевший в крови адреналин требовал хоть какого-то выхода. Остановилась перед роскошными лаковыми ширмами с изображением танцующих журавлей, до поры до времени скрывающими от посторонних глаз то, что здесь было принято считать кроватью. Потянулась. Снова уселась вплотную к Константину, чем он немедленно воспользовался, чтобы задать очередной вопрос:

— Из чего вы делаете вывод об уме и терпении консультанта?

— Из того, что события ни разу не попытались поторопить. К примеру, мне не присылали снимков или записей Никиты с госпожой Савицкой. Кто-то очень правильно просчитал, что в этом случае я первым делом учиню самостоятельное расследование, а там, глядишь, случится не развод, а разбор полетов, в котором мы выступим единым фронтом. И, что характерно, найдем и придушим того, кто полез, куда не просили. Опять же, раз пассию Никиты продолжали держать на коротком поводке все это время… а ведь было уже очевидно, что развод если и состоится, то откладывается… чем кстати, держали-то? Деньги или компромат?

— И то, и другое.

— Ну, вот видите. Бедный Никита… с женой не повезло, с любовницей — тоже… м-да.

— Мария, немедленно прекратите! Если кому и не повезло, так это вам. С представлениями противников о честной игре! — возмутился великий князь.

— С аналогичными представлениями союзников мне не повезло точно так же, Константин Георгиевич. Ваше счастье, что я понимаю необходимость той игры, которая была затеяна, и не позволяю себе высказать все, что думаю по поводу использования меня в качестве мишени.

Холодный голос графини Корсаковой в сочетании с обращением по отчеству яснее ясного давал понять, что она изо всех сил пытается подавить вспышку ярости. Гнев на милость, однако, Мария сменила довольно быстро: покосилась на хронометр, улыбнулась и снова вскочила с оттоманки. Теперь на ее лице было выражение озорного предвкушения. Позабытые туфельки сиротливо лежали на полу — надевать их владелица явно не собиралась.

— Идемте! Сейчас начнется фейерверк, а если учесть, что, как принято считать, именно предки наших хозяев его придумали… в общем, Цинчжао утверждает, что нигде больше такого не увидишь, и я склонна ей верить.

Она требовательно протянула руку, и Константину ничего не оставалось, как принять приглашение. Посмеиваясь, он соединил свою ладонь с ее и был поднят с оттоманки сильным рывком. Мария качнулась, удерживая равновесие, назад, потом вперед, и почти уткнулась в грудь своего собеседника. Почти — потому что Константин среагировал мгновенно, не только удержавшись на ногах сам, но и удержав ее.

Секунду спустя он уже проклинал свои, вбитые службой и тренировками на подкорку рефлексы: ну что стоило не уклоняться от столкновения, а усугубить его! А ведь шел сюда с твердым намерением расставить точки надо всеми, требующими этого, буквами… Эмоциональная вспышка на приеме и последовавшем за ним фуршете в сочетании с более чем прозрачными намеками Лин Цзе заставили его посмотреть правде в глаза.

«Но я не слышал, чтоб любовь могла от ревности зажечься. Родится ревность от любви». [15] Лопе де Вега. «Собака на сене». Любовь… ревность… а как насчет практических соображений? Прав, ох, прав «коллега» Цзе — правильно выбранная женщина является изрядной составляющей власти. По крайней мере, в Российской империи. Впору позавидовать: реалии империи Небесной великий князь представлял себе далеко не так хорошо. Зато знал (теперь — хозяин Запретного города рассказал в качестве иллюстрации к имеющейся разнице между порядками и обычаями), что у Марии были определенные шансы вообще никогда не прилететь на Кремль.

Если бы Лин Цзе в принципе мог предложить «безродной иностранке» более высокое положение, чем статус наложницы… и если бы упомянутая иностранка согласилась бросить все, ради чего училась столько лет…

«На вашей родине, Кон Стан Тин, правитель свободен в выборе тех, кто его окружает. Ну или почти свободен. Я же не мог сделать мисс Гамильтон даже Третьей женой. А если бы попробовал — с ней произошел бы один из уже упоминавшихся несчастных случаев. Мудрая Госпожа была мудрой уже тогда, и некий пилот исчез из Бэйцзина до того, как некий юнец окончательно потерял голову. С меня тогдашнего, пожалуй, сталось бы выкупить контракт мисс Гамильтон на весь срок службы и попросту запереть ее. Что, разумеется, ничем хорошим кончиться не могло».

Да уж… похоже, его императорское высочество выглядит сейчас лопухом не только в собственных глазах…

В силу самых разнообразных причин Константин никогда не искал жену, а вот императрица ему, по его собственным прикидкам, была нужна. Должность, штатная единица. Не женщина. Но разве нельзя совместить понятия?

Елки-палки, почему эта мысль пришла ему в голову только сегодня? Почему понадобилось столько времени, чтобы понять? Сватом быть вызвался, своими руками под венец с другим отправил… кретин… «не мой тип»… то-то отец так язвительно усмехался! Ведь даже после помолвки все еще было возможно, абсолютно все — до тех пор, пока она не сказала «да» в церкви. Обещать — не значит жениться. Или выйти замуж. Хотя Мария-то свои обещания держит всегда. Но все равно что-то можно было придумать. Уж как-нибудь отодвинул бы Никиту в сторону, они тогда даже и приятелями еще не были. Не по-мужски? Не по-рыцарски? К черту всех рыцарей, я — не рыцарь!

Должно быть, последнюю мысль он произнес вслух, потому что уже стоявшая у двери на террасу Мария оглянулась и слегка пожала плечами:

— Конечно, вы не рыцарь. И слава богу. Рыцари для предстоящей вам работы не годятся, от рыцарства на престоле одни неприятности!

Похоже, она совершенно не удивилась. Удивляться следовало Константину, но… в первый раз, что ли?

А потом они стояли на террасе, и в их распоряжении было два зарева. Одно полыхало в черном небе над головой, другое отражалось в черной воде под ногами. Великому князю казалось, что он парит в расцвеченной вспышками темноте, и единственное, что оставалось реальным — рука Марии в его руке. Они стояли и смотрели: счастливые дети, увидевшие волшебство.