Фриц Лейбер - Ветеран

«Видишь ли, Фред, — сказал он мне однажды, — все объясняется развитием разума, этого ничтожного зернышка, прорастающего и пускающего корни через пространство и время. Но разум, словно паук, который плетет паутину от одного ума к другому, или как крот, прокладывающий свои ходы в глубинах подсознания, может развиваться бесчисленным количеством способов. И самые страшные конфликты — это войны на идеологической почве.

В конце концов, для меня было неважно, что он хотел сказать этим. Я старался придерживаться версии о его тихом помешательстве, и это был, на мой взгляд, единственно правильный способ поведения по отношению к ближнему (не важно, свихнувшемуся, или нет), по крайней мере, до тех пор, пока это можно было делать без насилия над собственной личностью. Общение с необычным человеком позволяет вам внести свежую струю в серость повседневности; к чему же пытаться погубить эту малость? В общем, это имеет непосредственное отношение к вашему умению жить, к эстетике, в конце концов.

С тех пор, как я познакомился с Максом, мне приходилось немало размышлять об этом аспекте этики. «Будь ты солдатом или канцелярской крысой, проповедником или карманным воришкой, — сказал он мне однажды, — твое социальное положение не имеет никакого значения до тех пор, пока ты можешь придерживаться определенных этических принципов. Лучше проиграть с блеском, чем натужно побеждать в мелочах, потому что в этом случае ты не получишь никакого удовольствия от успеха».

Нужно сказать, что Макс понимал мои внутренние терзания даже без моих откровений на эту тему. Он любил подчеркивать, что военный человек привычен к отваге, что таким образом он натренирован. Цель воинской дисциплины — обеспечить, чтобы при наступлении часа испытаний (этих нескольких секунд, что могут наступить в любой момент) солдат действовал отважно, без раздумий и колебаний. Здесь нет ничего общего с якобы типичной для солдата чертой характера, которой лишены гражданские типы. Страх? Страх испытывают все, утверждал Макс, за исключением весьма редких случаев, связанных с проявлениями психопатии или стремления к суициду. Единственная разница заключается в том, что у солдата страх не находится на сознательном уровне. Чем лучше он знает себя, свое окружение и ситуацию, с которой ему предстоит столкнуться, тем лучше он оказывается подготовленным к борьбе со страхом. В более общем виде эту мысль можно выразить следующим образом: если ежедневно подчиняться строгой дисциплине, требующей смотреть прямо вперед, если трезво оценивать могущие возникнуть препятствия и благоприятные ситуации, у вас будут все шансы на успех. Естественно, все это я представлял и раньше — кое-что я усвоил из книг, кое-что из бесед с ветеранами. Но мне всегда казалось, что эти же мысли, высказанные Максом, находили во мне гораздо более сильный отклик. Как я уже говорил раньше, Макс был именно тем другом, в котором я нуждался.

И вот этим вечером — а когда он рассказывал о Копенгагене, Копернике и Копейбаве, а мне почудились глаза, горящие красным светом в ночи, уже был поздний вечер, — мы возвращались домой пустынными улицами. Как раз в тот момент, когда мы вышли из лавки Сола, часы на университетской башне пробили одиннадцать. Я не думал ни о чем особенном; я просто провожал своего товарища, любившего болтать о заумных вещах. Вскоре мы должны были оказаться у него дома, чтобы опрокинуть рюмку на посошок, прежде чем окончательно расстаться.

Короче говоря, я не думал ни о чем сверхъестественном.

И в тот момент, когда мы свернули за угол перед домом, где жил Макс, он остановился, как вкопанный.

Миниатюрная квартирка Макса (комната плюс закуток для барахла) располагалась на третьем этаже здания, сложенного из почерневших от времени кирпичей, выходя окнами на улицу. Все балконы, по старой моде, находились вплотную к пожарной лестнице, изрядно проржавевшей. Ее нижнее звено имело противовес и опускалось на тротуар только в случае, если кто-нибудь из жильцов решал спуститься вниз таким необычным способом; сомневаюсь, что необходимость в этом когда-либо возникала.

Естественно, я тоже остановился рядом с Максом, когда тот внезапно замер на месте без какого-либо предупреждения. Макс смотрел вперед и вверх, явно сконцентрировав внимание на своем балконе. Было очень тихо, и я не увидел ничего особенного, если не считать того, что Макс или кто-то из жильцов оставил снаружи на пожарной лестнице большой сверток. Я не первый раз замечал, что это место служило для хранения всякого барахла, а иногда для сушки белья, несмотря на все предписания пожарной службы.

Итак, Макс продолжал стоять на месте, по-прежнему не сводя глаз с балкона.

— Послушай, брат, — пробормотал он наконец, — а что, если мы для разнообразия сходим на этот раз к тебе? Полагаю, твое давнишнее приглашение сохраняет силу?

Я тут же поддержал разговор в том же тоне:

— Спрашиваешь! Я же всегда предлагал зайти ко мне!

Я жил через два квартала от Макса; нужно было дойти до перекрестка, повернуть направо и еще немного пройти вперед.

— Прекрасно, значит, идем!

Я почувствовал в голосе Макса нотку нетерпения и уловил какую-то незнакомую вибрацию тембра. И мне показалось, что он почему-то торопится свернуть за угол. При этом он взял меня за локоть. Теперь он не смотрел на балкон, но я еще не успел отвести взгляд в сторону. В это время ветер неожиданно успокоился, и все вокруг затихло. И в тот момент, когда мы заворачивали за угол на перекрестке (если быть точным, то первым повернул Макс, увлекая меня за собой), я успел увидеть, что большой пакет, выброшенный на лестницу, зашевелился, и в ночной тьме зажглись огоньки. Это была пара глаз, светившихся, как горящие угли и следивших за нами с высоты третьего этажа.

Внешне я сохранил полную невозмутимость. Мне показалось, что Макс ничего не заметил, но я был потрясен увиденным. На этот раз не могло быть и речи об окурках или стоп-сигналах автомобиля — и то, и другое было слишком неправдоподобно на пожарной лестнице на уровне третьего этажа. Я чувствовал, что должен, во что бы то ни стало найти рациональное объяснение случившемуся. Но, так или иначе, я был вынужден признать, что нечто чужое… да, точнее не скажешь… нечто чужое бродило по нашему району Чикаго.

В каждом большом городе есть свои опасности, которые можно считать нормальными — это ночные банды, черноблузники, садисты и прочие одержимые. Короче, типы, которых всегда — с большей или меньшей вероятностью — ты ожидаешь встретить на ночной улице. Но никто, думаю, не может быть заранее подготовлен к встрече с чем-то совершенно чужим. Если вы услышали, как кто-то скребется в вашем подвале, то вы сразу подумаете о крысах. Разумеется, вы знаете, что крысы могут быть опасны. Но, в любом случае, вы не будете настолько напуганы, что не осмелитесь спуститься в подвал, чтобы посмотреть, в чем там дело. Вы ведь не ожидаете, что вместо крыс встретите там гигантских пауков-птицеядов…