Михаил Пухов - Семя зла (сборник)

— Вы ставите все с ног на голову, — вмешался Воронов. — По-вашему получается, что мы должны чуть ли не благодарить напавших на нас агрессоров только за то, что своим нападением они как-то стимулировали объединение человечества. Человечество и без них объединилось бы.

— Не уверен, — тихо сказал Белостоков.

— Я тоже. Вы знаете, Воронов, что такое война? Не пятидесятилетняя война за астероидами, а обычная война с обыкновенным оружием? Химическим, ядерным, бактериологическим…

Ведь они явились, когда она казалась неизбежной очень многим. Но они пришли, и люди забыли свои разногласия.

Воронов покачал головой:

— Война всегда зло. Какая разница, с кем воевать? Суть от этого не меняется.

— Ошибаетесь. Если бы мы воевали друг с другом, нас бы, возможно, не было. А так мы легко отделались.

— Легко? А два миллиона погибших?

— За полвека.

— Бог с вами, — сказал Воронов. — Пусть вы правы и люди действительно объединились только потому, что на них напали. Я не понимаю, что отсюда следует. Они напали на нас, и это оказалось к лучшему. Но они-то об этом не знали!

— Вы в этом уверены? — спросил Белостоков.

— Знаете что, — возмутился Воронов. — Это уж слишком. Вы что, заранее сговорились?

— Нет, — сказал Коллинз. — Благородные побуждения и агрессия… Это извращение.

Такое же, как и просто агрессия.

— Вы так думаете? Но если у них не было выхода? Если они наблюдали за нами многие годы? Земля была серьезно больна. Вероятно, они перебрали все способы лечения. Оставался один — хирургический. По-вашему, им легче было ждать, когда мы друг друга поубиваем?…

— Вы не то говорите, командир, — возразил Рыжкин. — Это не гипотеза. Никто не станет так делать.

— Почему же? Поставьте себя на их место. Вы прилетаете в систему, где есть разумная жизнь. Вы радуетесь этому и вдруг обнаруживаете, что она вот-вот сотрет себя с лица планеты. Что вы будете делать? Например, вы, Воронов?

— Не знаю. Это трудно вообразить.

— Тогда представьте себе, что вы идете по улице и там дерутся два человека. Это в общем хорошие люди, но у них в руках ножи, и они могут друг друга прикончить.

По глупости. Как вы поступите?

— Хорошие, но с ножами? Не знаю. Это плохой пример. Так не бывает.

— Бывает. Это хороший пример. Как вы поступите?

— Все равно, — сказал Воронов. — Никогда не был в таких ситуациях. Вероятно, постараюсь их помирить.

— Но если вы будете уверены, что вас никто не услышит? Если вы будете знать, что вас отшвырнут в сторону, возможно, даже пырнут ножом и, избавившись от вас, продолжат драку? Что вы сделаете, зная это?

— Начинаю вас понимать. — Воронов задумался. — Только вряд ли мне обязательно самому браться за нож. Можно ударить одного из них по лицу и убежать.

— Они продолжат драку.

— Хорошо, не буду убегать. Но нож я в ход не пущу. Я буду драться кулаками.

— Вас убьют.

— Что делать. Мир требует жертв. Если это единственный выход…

— Вас убьют слишком быстро, — сказал Белостоков. — Вас убьют сразу же, не успев забыть о собственной ссоре. Вас убьют и продолжат драку.

— Хорошо, — сказал Воронов. — Я поступлю по-другому. Я не полезу в драку, я буду издали осыпать обоих грязными оскорблениями.

— Тогда к вам привыкнут, — сказал Белостоков. — К вам привыкнут и продолжат драку.

Поймут, что вы не представляете опасности.

— Что же мне делать?

— Вы должны драться с ними не на жизнь, а на смерть. Так, чтобы они обо всем забыли и объединились. Не на время, а насовсем. Когда они объединятся насовсем, вы можете уйти.

— Откуда я узнаю, что они объединились насовсем?

— Это надо почувствовать. Сделать это нетрудно, если у вас есть опыт.

Последовала пауза.

— Хорошую картину вы нарисовали, командир, — нарушил молчание Рыжкин. — По-вашему, они только и делают, что воюют со всеми разобщенными народами Галактики.

Представляю, что будет, когда один из таких народов найдет их где-нибудь в космосе…

Он запнулся. В рубке повисла неустойчивая тишина.

— Ладно, — сказал потом Воронов. — У каждого народа свои мозги, так что не в этом дело. Гипотеза командира логична. Но где гарантия, что она справедлива?

— Никаких гарантий у меня нет. Все это только предположение.

— Но вы понимаете, что в противном случае наш долг — атаковать их?

— Понимаю, — сказал Белостоков. — Впрочем, теперь мне уже кажется, что другого пути нет.

…Их было мало, до обидного мало, почти никого не осталось, и они смотрели сейчас из кормового эллипсоида назад, в бархатистую тьму.

«Погоня, — думал первый. — Трудно было предположить, что за нами пошлют погоню.

Значит, они все-таки заметили направление, в котором мы уходили, и поняли, зачем мы сюда уходим. Хорошо, что мы направились сначала сюда, а не сразу домой. Они сейчас очень сильны. И они так точно все рассчитали. Если бы они опоздали на самую малость, мы бы миновали пульсар, и они бы нас не нашли. Придется на всякий случай слегка изменить курс, чтобы свернуть к другому поворотному пункту. Совсем не обязательно им знать, откуда мы прилетели…»

«Наверное, это было для них неожиданностью, — думал второй, — но они оправились очень быстро. И — погоня. Погоня, когда прошло уже столько времени, что все стало казаться сном. Были и сны, но действительность была хуже. Вот она, ваша экспериментальная история. Сначала вы предполагали, что всякий контакт — это праздник, но даже потом, когда поняли, что это не так, вы видели главную трудность в принципе, который гласил, что каждая цивилизация должна идти по собственному пути, подчиняясь только естественным факторам. Поэтому вы видели главную трудность в необходимости невмешательства, в невозможности наказать зло. И вы не могли предвидеть, что настанет время, когда вам придется стать одним из естественных факторов, надев для этого маску агрессоров, потому что другого пути нет. И вам придется стрелять — не только в носителей зла, а во всех подряд, потому что вы стали природным фактором и должны следовать законам природы, главный из которых состоит в том, что она слепа и не отличает добра от зла. И вам придется стрелять, заглушив в себе разум, задушив эмоции, ибо вы должны быть слепы, как игральная кость, и только в этом случае вы не обречены на неудачу…»

«Все это так, — думал третий, — но я буду стрелять не только поэтому. Там остались наши товарищи и все остальное, наше прошлое и наше будущее тоже осталось там, потому что прошлое никогда не уходит. И еще я буду стрелять, потому что я ее ненавижу, эту цивилизацию, ради которой приходится идти на такие крайние меры и которая даже после этого не может поумнеть, и если объединяется, так ничего и не поняв, то не находит ничего лучшего, как выслать корабль в погоню за нами. Ничего, мы ему покажем, этому кораблю…»