Сергей Розвал - Невинные дела. Роман

- Не понимаю.

- Отлично понимаете… - усмехнулся Крафф. - А предвыборная речь? Ведь ее-то вы построите иначе…

Крафф снова запустил автооратора, и господин Бурман убедился, что конец чудесам еще не пришел. Президент вцепился в ручки кресла, всем корпусом подался вперед, впился глазами в машину, слушал и… не верил. До чего же умна была машина! Да что там ум - она имела большее: нюх! Да, да, она умела тонко чувствовать и полностью удовлетворить избирателей - ничем не хуже самого президента. Она говорила именно то, что нужно было накануне выборов такому капризному и неблагодарному слушателю, как избиратель!

Если раньше она безапелляционно заявляла, что «великанский образ жизни» - идеал, которому все завидуют, то теперь она все-таки выразила сожаление, что на этом солнце имеются и пятнышки: столько-то миллионов без работы, и столько-то миллионов в трущобах, школ не хватает, лечение недоступно большинству населения… Она так добросовестно перечисляла пятнышки, что господин Бурман даже испугался, как бы не произошло затмения солнца. Насчет идеалов машина сказала: «Нашим демократическим идеалам часто мешают предрассудки и нетерпимость». Тут господин Бурман опять взволновался: как бы машина сгоряча не сболтнула чего лишнего. Но сейчас же он убедился, что болтливость - болезнь чисто человеческая, машины ею не страдают. Машина бодро рекомендовала лучшее средство против пятен на солнце: вновь оказать на выборах доверие партии «раков», которую представляет президент, а она уже постарается…

Потрясенный президент поднялся из кресла и прочувствованно пожал руку изобретателю.

- Это чудо! Просто чудо! Ничего подобного я не мог себе представить.

- Позвольте вас просить, господин президент, принять этот экземпляр в дар! - торжественно произнес Крафф.

- Как? Такое изобретение - и бескорыстно? - растроганный Бурман снова пожал руку ученому.

- Не совсем, господин президент, - улыбнулся Крафф. - У вас машина пройдет испытание, а затем… о, я предвижу великое будущее!.. Мы посрамим Цицерона! И представьте, какая у меня будет реклама: автоматом первого выпуска пользовался сам президент республики!

Господин Бурман смутился.

- Не думаю, чтобы было удобно говорить об этом.

- Уверяю вас, вы ошибаетесь. Поверьте, когда мой оратор войдет в моду, выступать с речами лично станет дурным тоном. Вас будут прославлять как апостола прогресса, как первого человека, который механизировал свое красноречие!

Господин Бурман недоверчиво покачивал головой. Однако дар изобретателя он принял. Не так уж скоро это откроется. А господин Бурман получал огромное преимущество перед своими соперниками в предвыборной кампании. Если «холодная война» прежде всего война нервов, то выборная борьба больше всего война глоток. О, теперь он затопит своих соперников словоизвержением! Он не даст демагогам от «крабов» и пискнуть! Он поколеблет Коммунистическую державу!

В этот же день машина была доставлена в президентский дом и установлена в небольшом кабинете, где тайна могла быть сохранена лучше всего.

Теперь господин Бурман выступал трижды в день. «Голос Великании» переводил его речи на все языки и на длинных, средних и коротких волнах повторял в грамзаписи беспрерывно круглые сутки.

Хотя Джон Джерард, лояльный медианский рабочий, возвращался из столицы домой поездом, ему казалось, что он летит на крыльях. Да, успех его окрылил! Перед ним лежали газеты, а в газетах был он - везде рядом с президентом. В сотый раз он перечитывал свое интервью, хотя в нем было лишь два слова и один восклицательный знак («Свой парень!»). В сотый раз перечитывал свою речь, обращенную к президенту. «Неужели это действительно я говорил? - с недоверием думал он. - Но не станут же журналисты прикрашивать! Зачем? Птица-то я невеликая!»

Замечателен был и ответ президента: сам господин Бурман обещал ему, простому рабочему, помощь и поддержку! С такой поддержкой нельзя не победить! Прукстер, хозяин прожекторного завода, не посмеет повторить своих условий. Против него восстанет общественное мнение всей страны!

Джон закрывал, снова раскрывал газеты, раскладывал их на столике так, чтобы пассажиры могли заметить и понять, что этот улыбающийся с газетных листов человек, так запросто снявшийся с президентом, и есть тот самый, который сейчас сидит вот тут, рядом с ними. Но все были заняты своими делами: кто читал, кто смотрел в окно, кто просто дремал. Джон не выдержал: выбрав пассажира, занятого жеванием резинки, он как бы невзначай завел с ним беседу и подсунул номер газеты:

- Похож?

Пассажир, мужчина средних лет, по виду торговец или коммивояжер, лениво поглядел на фотографию.

- Вы, что ли? - спросил он, ткнув пальцем в изображение Джерарда. Тот скромно-горделиво кивнул головой.

Пассажир, повертев номер газеты, снова ткнул пальцем в фото и, на этот раз попав в президента, равнодушно заметил:

- С такими паршивыми ногами я постеснялся бы сниматься в трусиках!

Джерард обиделся. И не столько за президента, сколько потому, что этот грубый человек не сумел понять главное. Он потянулся за газетой. Но пассажир вдруг задержал ее и неожиданно принялся с интересом рассматривать фотографию - ленивого равнодушия как не бывало!

- Так и есть! - воскликнул он наконец. - И неужели об этом ни строчки? - Пассажир стал просматривать текст. - Нет, ничего! - сказал он возмущенно.

- Да что там такое? - недоумевающе спросил Джерард.

- Трусики синие с красным? - строго спросил пассажир.

- Кажется. А что?

- Да боже мой, это же нашей фирмы! - со страдальческим надрывом крикнул пассажир. - Как можно не напечатать!

Джерард окончательно обиделся и замолчал. До чего мелочны люди в своих интересах! Тут событие исторической важности, а эгоистический торговец хочет сделать из него рекламу своей фирме! Этот незначительный инцидент испортил Джерарду настроение на всю дорогу.

Он воспрянул духом на следующее утро, когда поезд подошел к вокзалу Медианы. Выходя из вагона, Джерард услышал звуки оркестра: очевидно, встречали или провожали важную персону. «И вдруг Джерард понял: это встречают его! Да, да, старые друзья, такие же лояльные рабочие, как и он, устроили ему триумфальную встречу. Вот они все, и старый добряк Херойд впереди, стоят рядом с оркестром, дружески улыбаются, хлопают в ладоши, а маленькая внучка Херойда подносит ему букет.