Сергей Розвал - Невинные дела. Роман

«Великий главный мастер и высокопоставленный правитель щедрого и всеограждающего ордена «Тюремщиков вредных мыслей» объявляет всем забастовщикам, коммунистам и прочим сторонникам мира, что орден принял под свое покровительство и охрану завод. Великий мастер заявляет о своем намерении мобилизовать все силы своего ордена, чтобы уничтожить забастовщиков, коммунистов, радикалов, сторонников мира и прочие подрывные элементы, которые стремятся разрушить деловую жизнь страны, подорвать военную мощь государства, отменить религию, разорвать семейные узы и ликвидировать великанские институты.

Дрожите! Ваши минуты сочтены!

Главный мастер и высокопоставленный правитель ордена «Вольных тюремщиков» Бернард Дакнайр, доктор практической экономии».

Господин Прукстер считал, что деловой человек обязан сохранять присутствие духа в самых неблагоприятных обстоятельствах. И уж во всяком случае никому не давать повода заподозрить делового человека в том, что он испугался. А потому он и решил именины своей супруги, так несчастливо совпавшие с забастовкой, провести, ни в чем не отступая от традиций. Накануне он лично заехал в ювелирный магазин, где и был встречен любезными поклонами самого хозяина Бабинэ, нестарящегося француза с очень пышными и очень черными усами (он употреблял краску высшего качества).

- Мне бы что-нибудь такое… - неопределенно сказал господин Прукстер, покрутив в воздухе пальцами. - Жена именинница… Надо бы ей… - Тут Прукстер поднес руку к шее - жест, который в другом месте мог быть истолкован совсем иначе. Но ювелир ошибиться не мог и разложил футляры. Господин Прукстер выбрал ожерелье, и господин Бабинэ очень похвалил тонкий вкус покупателя.

- Чувствуется художник! - сказал он восторженно, и хотя господин Прукстер не только никогда не подозревал в себе никаких художественных задатков, но почел бы для делового человека ребяческой забавой иметь их, похвала француза польстила ему.

- Мне бы еще что-нибудь… - сказал он. - Так, браслетик…

Ювелир разложил перед ним серию браслетов. Тут господин Прукстер проявил большую разборчивость: ничто ему не нравилось. Ювелир со свойственным ему тонким чутьем распознавать капризы покупателей вскоре с удивлением понял, что господина Прукстера не удовлетворяли не столько сами браслеты, сколько цены на них: одни браслеты были слишком дороги, другие - дешевы. Но так как цены сами по себе не могли иметь особенного значения для столь солидного предпринимателя, хозяин магазина вскоре догадался, что покупатель желает, чтобы обе приобретенные вещи были одной цены. Не стараясь разгадать причину этого (богатые люди имеют право на странности и капризы), француз поступил самым простым образом: накинул на один браслет ровно столько, что теперь он стоил ни дешевле, ни дороже купленного ожерелья, и Прукстер сейчас же согласился. Не забыв снова похвалить тонкий вкус, француз с поклонами проводил знатного покупателя к автомобилю.

«Очень галантный народ!» - невольно подумал Прукстер. Он вообще привык к почету и поклонам, но у француза все это получалось как-то удивительно грациозно, почти с балетным изяществом. Естественно, Прукстер не мог оценить догадливость француза, а между тем ювелир оказался прав: Прукстеру требовались подарки равноценные.

Господин Прукстер отлично понимал, что в день именин супруги не сделать также подарка и секретарше - значило бы допустить такую несправедливость, которую Сивиллочка ему не простила бы. Ну что же, чувство справедливости требовало, чтобы никому не было отдано предпочтение. Из самого щекотливого положения господин Прукстер находил принципиальный выход.

Именины Элеоноры Прукстер, пышнотелой супруги директора «Прожекторного общества», справлялись со сдержанной торжественностью. Бывало небольшое, но высшее общество города Медианы. Торжество по традиции обрывалось молитвой. И вот этот момент как раз и беспокоил господина Прукстера. Из года в год молитву читал настоятель храма святой Бернадетты, преподобный Фредерик, весьма уважаемый и популярный в городе пожилой священник. Но теперь он превратился в «белую ворону». Еще бы: он подписал коммунистическое воззвание против атомной бомбы и, призвав к тому же свою паству, доставил сторонникам мира не одну сотню подписей. Господин Прукстер вначале колебался: не пригласить ли на этот раз другого священника, демонстративно выразив этим свое неодобрение отцу Фредерику? Впрочем, вряд ли это подействовало бы: после того как священник выступил в поддержку воззвания, авторитет Фредерика среди прихожан даже поднялся. В таком городке, как Медиана, все быстро становится известно, и «демонстрация» хозяина против священника скорей, пожалуй, повредит хозяину, а это особенно неприятно во время забастовки. Придя к такому выводу, Прукстер решил ничего не менять: молитву будет читать Фредерик. А может быть, потом, за ужином, удастся деликатно объяснить священнику его заблуждения. Не надо закрывать для него возможности вернуться в приличное общество…

К девяти часам вечера начался съезд гостей. В круглом зале отец Фредерик прочитал молитву. Затем общество перешло в столовую, где сразу завязалась беседа.

Что такое высшее общество в таком глухом углу, как Медиана? Это прежде всего один местный «король» (то есть в данном случае господин Прукстер), мэр, судья, несколько преуспевающих бизнесменов, пара редакторов (ибо партий и газет две), глава какого-нибудь наиболее влиятельного патриотического ордена, ну и еще несколько таких же замечательных личностей. Следует со вниманием отнестись к этой провинциальной финансово-демократической аристократии: нигде аристократический дух так не силен, как у провинциалов, - именно потому, что их считают провинциалами, они из кожи лезут вон, чтобы доказать себе и другим, что и столичным гордецам есть чему у них поучиться.

Вот, например, господин Иолш, мэр города Медианы. И «Медианский курьер» и «Медианский глашатай», несмотря на принадлежность к разным партиям, единодушно признавали господина Иолша самым представительным мэром во всей республике. Средний бизнесмен, он прожил незамеченным до пятидесяти лет, когда его пышная шевелюра поседела и все вдруг были поражены той величественной осанкой благородного деятеля, какую придала ему седая грива. Вот тогда-то он и был выдвинут кандидатом на пост мэра. Его успех являлся живым опровержением злостных криков недоброжелателей великанской демократии о том, что лишь один карман позволяет здесь занять выборную должность. Нет, капитал Иолша для столь почетной должности был недостаточен - мэр Иолш мог с гордостью сказать, что успехом он обязан лишь своей голове. Он это знал, был влюблен в свою седую гриву, как тенор в свой голос, и с неподражаемым достоинством носил ее.