Генри Каттнер - Меломан [Музыкальная машина]

Фостер остановил машину и поцеловал Лоис.

— В честь этого нужно выпить еще, — сказал он. — Есть тут поблизости бар?

На землю опустилась ночь. Фостер сам не сознавал, в каком он все время находился напряжении. Теперь оно исчезло. Было так чудесно держать Лоис в объятиях, целовать ее, ощущать прикосновение ее волос к своей щеке. Все виделось ему в розовом цвете.

Сквозь розовую дымку внезапно возникло лицо Остина.

Фостер моргнул. Он сидел в кабине, а рядом с ним сидела Лоис. Его рука была обвита вокруг ее талии, и он вроде бы только что ее целовал.

— Остин, — сказал он, — сколько времени мы здесь?

— Около часа. Разве вы не помните, мистер Фостер?

— Дорогой… — прошептала Лоис, теснее прижимаясь к нему.

Фостер попытался собраться с мыслями. Это оказалось нелегким делом.

— Лоис, — сказал наконец он, — я должен написать следующую песню.

— С этим можно подождать.

— Нет. Пламенную песню. Галиаферро хочет получить ее к пятнице.

— Еще четыре дня…

— Но я здесь, и могу получить песню, — сказал Фостер со свойственной пьяным настойчивостью.

Он встал.

— Поцелуй меня, — пробормотала Лоис, цепляясь за него. Он повиновался, хотя у него было чувство, что ему следует заняться более важными делами. Потом он направился к меломану.

— Привет, — сказал он.

Он погладил его по гладкой сверкающей панели.

— Я вернулся. Пьяный вот, правда, но это ничего. Давай сотворим песенку.

Меломан молчал. Фостер почувствовал, как Лоис коснулась его руки.

— Идемте! Нам не нужна музыка.

— Подожди минутку, моя радость. Меломан молчал.

— Понял! — со смехом произнес Фостер. Он вытащил пригоршню мелочи, сунул монетку в отверстие и потянул за рычаг.

Все оставалось по-прежнему.

— Что же это с ним приключилось? — пробормотал Фостер. — Мне нужна к пятнице песня.

Он подумал, что не знает многих вещей из того, что ему необходимо знать. Немота автомата озадачила его.

Внезапно в его памяти всплыло событие, происшедшее несколько недель тому назад. Блондин напал на автомат с топором, но лишь получил шок. Этот блондин, припомнил он, любил часами сидеть тут тет-а-тет с автоматом.

— Кретин! — медленно проговорил Фостер. Лоис поинтересовалась, в чем дело.

— Мне следовало проверить это раньше, — ответил он ей. — Может быть, я смогу узнать… О, ничего страшного, Лоис. Так, пустяки.

Потом он отправился за сведениями к Остину. Остин сообщил ему имя блондина, и через час Фостер разыскал его в больнице. Молодой человек лежал на белой больничной кровати. Лицо его под потускневшими белокурыми волосами было измученным.

Фостеру пришлось долго лгать, прежде чем ему разрешили пройти в эту палату. Теперь он сидел, смотрел и чувствовал, как вопросы замирают у него на губах, прежде чем он успевал их задавать.

Когда же он наконец упомянул о меломане, дело пошло легче. Ему осталось лишь сидеть и слушать.

— Меня вынесли из бара на носилках, — сказал блондин. — Потом встречную машину занесло, и она налетела прямо на меня. Я не почувствовал боли. Я и сейчас ничего не чувствую. За рулем была девушка… Она сказала, что слышала, будто кто-то выкрикнул ее имя — Хло. Это так ее удивило, что она потеряла контроль над управлением и налетела на меня… Вы знаете, кто кричал «Хло», не так ли?

Фостер откинулся на спинку стула. Где-то в глубине его мозга гнездилось смутное воспоминание: меломан заиграл «Хло», и звук, должно быть, был включен на полную мощность, потому что какое-то время песня просто гремела…

— Я парализован, — сказал блондин. — Я умираю. Так мне и надо! Она мстительная и очень хитрая!

— Она?

— Шпионка. Может быть, все эти технические приспособления только маски для тех вещей, кому мы доверяем. Не знаю. Меломан в баре — лишь маска. Он живой. Нет, не он! Она! Да, да, это она!

— Кто поставил ее туда? — спросил блондин то, о чем хотел узнать и Фостер. — Кто это «они»? Люди из другого мира? Из другого времени? Марсиане? Им нужна информация о нас, держу пари, но они сами появляться не осмеливаются. Они пользуются приборами, которым мы доверяем, чтобы они шпионили за нами. Только эта несколько вышла из-под контроля. Она более ловкая, чем другие.

Он с беспокойством пошевелил головой. Взгляд его лихорадочно горящих глаз устремился на маленький приемничек, стоявший возле кровати.

— Даже этот! — прошептал он. — Действительно ли это радио? Или это один из их замаскированных приборов, шпионящих за нами?

Голова его упала на подушку.

— Некоторое время назад я начал понимать, — слабым голосом продолжал молодой человек. — Она вкладывала мне в голову различные идеи и не раз вытаскивала меня из беды. Теперь она этого не сделает. Она мне не простит. О, она наделена женскими качествами, в этом сомнений нет. Раз я ей не угодил, я человек конченый. Она хитра, слишком хитра для коробки с музыкой. Механический мозг?.. Или же… не знаю.

Теперь я уже никогда не узнаю. Очень скоро я умру, так будет лучше для меня. Вошла сестра.

Джерри Фостера бил озноб. К тому же он был выпивши. Когда он возвращался, Мейн-стрит была яркой и шумной, но пока он решал, что ему делать, наступила ночь, и тишина разлилась по улицам бок о бок с темнотой. Свет уличных фонарей был неважным помощником.

— Будь я трезв, я бы в это не поверил, — прошептал он. Он вслушивался в гулкий звук своих шагов.

— Но сейчас я верю… Мне нужно договориться с этой… с автоматом!

Какая-то часть его сознания привела его в переулок, какая-то — велела разбить окно, накрыв стекло пальто для смягчения звука, и та же усиленно работавшая трезвая часть мозга провела его через темную кухню во вращающиеся двери.

Он очутился в баре. Кабинки стояли пустыми. Слабый свет уличных фонарей пробивался через опущенные венецианские жалюзи.

У стены высился темный и молчаливый силуэт автомата. Таким он и оставался, молчаливым и внемлющим. Даже когда Фостер опустил в него монетку, все осталось по-прежнему.

Штепсель был в розетке, рычаг нажат, но все это не играло никакой роли.

— Послушай, — сказал Фостер. — Я был пьян. Это просто какое-то безумие. Этого не может быть. Ты ведь не живой. Или живой? Это ты уложил в больницу парня, которого я навещал?

Было темно и холодно, у зеркальной стены, за стойкой, сверкали бутылки. Фостер подошел и открыл одну из них. Он глотнул виски прямо из горлышка.

Через некоторое время ему перестало казаться таким уж чудовищным, что он стоит и спорит с меломаном.

— Значит, ты женщина, — сказал он. — Завтра я принесу тебе цветы. Я, кажется, начинаю понимать! Конечно, я понимаю! Я не могу писать песни один. Не могу! Помоги мне! Я никогда больше не посмотрю на другую девушку!

Он снова отхлебнул из бутылки.