Джон Варли - Титан. Фея. Демон

Панафлекс имел одно-единственное побуждение — снять кадр. Чтобы сделать это, он готов был пойти на что угодно — взлететь на вертолете, повиснуть на журавле, спуститься в бочке по водопаду. Его немигающий глаз решительно на все смотрел с вожделением и, когда панафлекс был готов, снимал кино. Где-то в его внутренностях нитроклетчатка, камфара и другие малоприятные вещества под приличным давлением вступали в реакцию, образуя непрерывную полоску целлулоида. Эта полоска затем покрывалась фотореактивами, превращаясь в цветной негатив. Двигаясь позади глаза панафлекса, она экспонировалась по отдельным кадрам при помощи аналогичного объективу хитрого мышечного механизма, который, впрочем, вряд ли показался бы тому же Эдисону чем-то новым и экзотическим.

Верхом на панафлексе, задом наперед, ехал оператор, готовый тут же сожрать появляющуюся из заднего прохода пленку. Такие действия, разумеется, предполагали тесный контакт во избежание засветки. Всегда жадного до пленки оператора это, впрочем, не обескураживало. Заглатывая пленку, он проявлял ее и закреплял.

После дальнейшего испражнения отснятый материал появлялся на свет полностью готовым для проектора. Потому-то собственно оператора в Гее так и называли.

Прошло шестьдесят оборотов с тех пор, как дислокатор обнаружил площадку и нашел ее подходящей. Фляки и бряки возвращались из вылазок в леса, нагруженные добычей. Эти существа представляли собой подобия обезьян — два вида из немногих хищных особей, когда-либо созданных Геей. Хищники у нее как-то не получались. Бряку, к примеру, тяжко пришлось бы в африканских джунглях. Но в Гее большая часть фауны не умела спасаться бегством — просто потому, что им не приходилось встречаться с хищниками. К смехачам, главному источнику мяса, не было необходимости даже подкрадываться — они никуда не убегали. Более того — их даже не приходилось убивать. Мясо можно было просто срезать длинными полосками, не нанося смехачу никакого ущерба.

Множество антрекотов из смехачей шипели на сковородах в здании буфета — готовилась первая грандиозная трапеза. Кушанье разнесли по длинным столам с белоснежными скатертями, на которых уже были расставлены хрустальные кувшины с шабли. Мертвая тишина опустилась на площадку — все ожидали прибытия Геи. Она нарушалась только возбужденным писком болексов, расталкивавших друг друга в поисках более выгодного ракурса.

И вот земля задрожала. Гея шла по лесу. Собравшиеся жрецы почтительно загудели, когда ее голова показалась над верхушками деревьев.

Гея была пятнадцати метров ростом. Или, как она предпочитала выражаться, «полста футов, да еще два, да голубые глаза».

Глаза у этой платиновой блондинки и впрямь сияли голубизной, хотя за парой солнцезащитных очков — крупней которых на свет никогда не производилось — их было не видно. Голубой была и ткань ее платья, которой вполне бы хватило, чтобы оснастить парусами испанский галеон. Платье это, по колено длиной, Гее скроили мастера по изготовлению палаток. Каждую ее туфельку вполне можно было спускать на воду в качестве каноэ. Лицом и фигурой богиня была поразительно схожа с Мэрилин Монро.

Выйдя на опушку, Гея помедлила, желая оглядеть своих подданных и плоды их трудов. Через какое-то время она кивнула: сойдет. Прожекторы деревьев-осветителей обратились в сторону богини — и ее массивные губы разъехались в улыбке. Обнажившиеся белоснежные зубы скорее напоминали куски кафельной плитки. Со всех сторон послышалось восторженное стрекотание болексов и аррифлексов.

Специально для Госпожи Режиссера было выстроено кресло. Оно угрожающе заскрипело, когда в нем расположилась Гея. Все ее движения казались замедленными. На то, чтобы моргнуть глазом, уходила чуть ли не секунда. Впрочем, панафлексы владели фокусом с обратным рапидом, отчего казалось, что богиня движется с нормальной скоростью, в то время как ее приспешники суетятся будто муравьи.

За Геей по приставным лестницам взобрались костюмеры, вооруженные огромными расческами, бидонами лака для ногтей, банками туши для бровей и ресниц. Богиня не обращала на них внимания; в их задачу входило предвосхищать ее движения — с чем они далеко не всегда справлялись. Гея смотрела на воздвигнутый перед ее креслом громадный экран.

Все было готово к открытию передвижного кинофестиваля Преисподней. Деревья-осветители померкли и отключились; в долине стемнело. Гея откашлялась — будто завелся дизельный мотор — но когда она заговорила, ее высокий голос звучал вполне женственно. Очень громко, но женственно.

— Поехали, — сказала она и махнула рукой.

Общеизвестно, что Пятая Мировая война началась в дефектной матрице молекулярной цепи, изготовленной в двадцатом столетии и помещенной во вновь смонтированный компьютер управления огнем в четырех милях под горой Шайенн, что в штате Вайоминг.

Расследование в конечном счете привело в квартиру Джейкоба Смита, тридцати восьми лет от роду, прихожанина Храма 3400 из Солт-Лейк-Сити. Именно Смит тестировал ту самую ММЦ и разрешил поместить ее в произведенный «Вестерн-Биоэлектрикс» электронный мозг номер двадцать под названием «Архангел». «Архангел» тогда заменил устаревший номер девятнадцать в оборонном комплексе Новореформированных территорий «Святые наших дней», более известном как Нормандские Земли.

История эта была столь же сомнительна, что и рассказ о попе и его собаке. Однако она просочилась к бойкому молодому репортеру одной из всемирных новостных сетей, где в конечном итоге стала гвоздем специального вечернего выпуска «Пятая Мировая война: день третий». На «день пятый» имя Джейкоба Смита снова появилось в сводке новостей, когда толпа линчевателей выволокла его из полицейского управления и повесила на фонарном столбе у Храмовой площади, менее чем в тридцати метрах от статуи другого знаменитого Смита, в родственной связи с повешенным, впрочем, не состоявшего.

В «день шестнадцатый» гвоздем выпуска стали дебаты историков, которые славно порезвились, выясняя, следует ли именовать текущие неприятности Третьей Мировой войной, Четвертой, Пятой, Четвертой Ядерной или Первой Межпланетной.

Были веские причины подчеркивать ее межпланетный характер, ибо в первые дни некоторые лунные и марсианские поселения поддержали ту или иную земную клику, и даже кое-какие колонии Ла-Гранжа стали осторожно, на цыпочках, приближаться к сфере внешней политики. Но ко времени повешения Джейкоба Смита все жители внеземных колоний уже объявили нейтралитет.

В конце концов решение было принято в одной из контор на Шестой авеню города Нью-Йорка, что в Восточной Капиталистической Конфедерации. Принял его некий сетевой аналитик. Круглосуточные арбитроны на цифре V оказались резко положительными. «Виктория» выглядела весьма сексуально и символизировала Победу, так что получалась все-таки Пятая Мировая война.