Джон Варли - Титан. Фея. Демон

Сирокко почти все время проводила в мечтаниях и разглядывании проплывающих облаков. Она обдумывала пути и средства подъема к ступице» пыталась предвосхитить возможные трудности, но все это на самом деле было впустую. Разнообразие вариантов просто не допускало какого-то более-менее разумного планирования. Поэтому она предпочитала откровенное витание в облаках.

Со временем она и в самом деле запела — причем потрясла этим и Билла, и Габи. В детстве она десять лет брала уроки вокала и фортепьяно — и, прежде чем тяга к космосу окончательно взяла верх, даже подумывала о карьере певицы. До плавания на «Титанике» никто из команды о ее таланте даже и не подозревал; Сирокко не считала возможным, без ущерба для своего капитанского положения, развлекать подчиненных песенками. А теперь ей уже было все равно — и пение еще больше их сплотило. Роскошное, чистое капитанское контральто лучше всего подходило для старинной народной музыки, баллад, а также песен из репертуара Джуди Гарланд.

Из ореховой скорлупы, парашютных строп и шкуры смехача Билл смастерил лютню. Более того — он наловчился прилично на ней играть, а Габи подыгрывала ему на барабане опять же из скорлупы ореха. Сирокко учила их песням и правильным созвучиям; у Габи прорезалось сносное сопрано, а у Билла — мучительно немузыкальный тенор.

Они пели застольные песни из пивных баров «О’Нейла-I», шлягеры из хит-парадов, из мультиков и старых фильмов. Одна вещица, учитывая сопутствующие обстоятельства, быстро сделалась их любимой. Там пелось про желтую кирпичную дорогу и удивительного волшебника страны Оз. Каждое «утро», собираясь в дорогу, они ревели ее во всю мочь — и совсем уж надсаживались, когда лес начинал верещать им в ответ.

Прошло несколько недель, прежде чем «Титаник» достиг Офиона. И за все время их мирное плавание прерывалось лишь дважды.

Первый инцидент случился на четвертый день пути, когда в неполных пяти метрах от «Титаника» из воды вдруг вылез длинный стебель с круглым глазом на конце. Никаких сомнений, что это глаз, ни у кого не возникло. Это было еще больше похоже на глаз, чем у Свистолета. Шар двадцати сантиметров в диаметре вылезал из гибкой зеленой глазницы, которая на первый взгляд казалась схватившей его сзади зеленой лапой с плоскими пальцами. Само глазное яблоко с отверстым зрачком было тоже зеленое, но заметно светлее.

При виде столь странной твари все трое принялись активно толкаться шестами к берегу. Нацеливаясь на них, глаз не выказывал ни интереса, ни каких-либо эмоций — просто таращился, и все. Когда они стали отплывать прочь, глаз опять-таки ни сожаления, ни радости не выразил. Потаращившись еще минуты две-три, он затем исчез так же бесшумно, как и появился.

Достигнутый после берегового брифинга консенсус был таков, что ни хрена тут все равно не поделать. Пакостить странное существо им не стало — что, впрочем, ровным счетом ничего не говорило о его дальнейшем поведении. Но не прерывать же плавание только оттого, что в реке водятся крупные рыбины с глазами на стеблях!

Вскоре пассажирам «Титаника» попались еще несколько таких глаз — и постепенно они к ним привыкли. Глаза так напоминали перископы, что Билл окрестил странных рыбин «подлодками».

Ко второму инциденту они были в общем-то готовы, ибо такое случалось и раньше. Речь шла о том неимоверном стонущем ветре, который Кельвин нарек «Плач Геи».

Прежде чем задули самые жуткие ветры, троим путникам удалось причалить к берегу и укрыться с подветренной стороны «Титаника». Помня о незначительном промахе с рухнувшей ветвью, Сирокко не решилась искать убежища под деревьями.

Учитывая хлещущий в лицо ветер и мчащиеся над головой облака, обзор был неважный, но Сирокко все-таки удалось разобрать, что буря идет из Океана. Тучи разлетались от огромной спицы над замерзшим морем подобно леденящему дыханию Бога. Ветер бросался на ледяные глыбы и крошил их, сплетался в смерчи, издали казавшиеся игрушечными, но на самом деле далеко превосходящие свирепостью любые земные.

Сквозь быстро затягивавшую Гиперион пелену облаков Сирокко разглядела и наклонные тросы, что соединяли землю с небом над Океаном. На таком расстоянии было неясно, действительно они движутся или нет, но какое-то покачивание или растяжение все-таки несомненно было. С тросов вовсю сыпалась мелкая серая пыль. Глядя, как пыль плывет к земле, Сирокко вынуждена была напомнить себе, что размерами эти серые частички, должно быть, не меньше крупных деревьев. Затем все затянули облака, и пошел снег. Река, быстро поднимаясь, подобралась почти к вытащенному на берег «Титанику». Сирокко даже показалось, что земля стала слегка подрагивать.

Затем, поняв, что наблюдает в действии какую-то часть системы циркуляции воздуха на Гее, Сирокко взялась прикидывать, как воздух втягивается в спицу и какой механизм выталкивает его наружу. Заинтересовало ее и то, почему процесс этот идет так бурно. По часам Кельвина выходило, что с последнего Плача миновало семнадцать суток; хотелось надеяться, что до следующего пройдет не меньше.

Как и в прошлый раз, холод длился не более шести-семи часов, а снег на земле не залежался. Путники уже не так сильно пострадали от непогоды. Выяснилось, что одежда из парашютного шелка защищает куда лучше, чем казалось на первый взгляд, и ничем не хуже любой ветровки.

Тридцатый день их появления на свет в Гее был отмечен двумя событиями: одним случившимся и одним, которое так и не случилось.

Первым событием стало прибытие «Титаника» к месту слияния Клио с полноводным Офионом. К этому времени путники уже порядочно углубились в южный Гиперион, оказавшись как раз между центральным вертикальным тросом и южным наклонным, что уходил вверх прямо у них над головой.

Сине-зеленый Офион был шире и быстрее Клио. «Титаник» сразу вынесло в самую его середину Впрочем, после нескольких минут настороженности и нескольких промеров глубины, путники решили, что им вполне безопасно там же и остаться. Шириной и быстротой Офион напомнил Сирокко и Биллу Миссисипи — если забыть о густой растительности и высоких деревьях по обоим берегам. Да, несмотря на его полноводную торопливость, вокруг Офиона по-прежнему были джунгли.

Для Сирокко, впрочем, куда тревожнее оказалось другое событие — то, которого она, сверяясь с часами Кельвина, ожидала со дня на день, — но которое так и не случилось. Месячные у нее уже двадцать два года проходили с точностью чуть ли не до часа — и куда же они подевались теперь?

— Знаешь, что уже тридцать дней прошло? — тем же вечером спросила Сирокко у Габи.

— Правда? Я даже как-то и не подумала, — отозвалась та и помрачнела.

— Вот-вот. И у меня уже как минимум задержка. Всегда было четко двадцать девять дней. Ну, иногда начиналось на день раньше, но чтобы позже — никогда.