Джон Варли - Титан. Фея. Демон

Проснулись они со страшно больными ногами. Поначалу Сирокко даже сомневалась, что удастся согнуть колени. Как глубокие старцы, ковыляли они на своих многострадальных ногах, пока готовили завтрак и сворачивали лагерь. Потом заставили себя проделать комплекс зарядки.

— Умом-то я понимаю, что этот гад стал на какие-то граммы полегче, — простонала Габи, закидывая за спину рюкзак. — Ведь я оттуда две порции съела.

— Не знаю, как твой, а мой точно двадцать кило набрал, — отозвался Джин.

— Скотство. Вот скотство. И еще раз скотство. Ну что вылупились, павианы? Шагом марш! Хотите жить в веках?

— Жить? Разве это жизнь?

Вторая ночь наступила через пять часов после первой. Так постановила Сирокко.

— Нижайшие поклоны тебе, о Державная Владычица Времени, — выдохнула Габи, растягиваясь на своем спальном мешке. — Еще немного — и установим новый рекорд. Даешь двухчасовой день!

Джин с тяжкими стонами опустился рядом.

— Ты вот что, Рокки. Когда запалишь костер, я, пожалуй, не откажусь откушать штук пять филе из тех мясных растений. И потише тут. Посудой не греми, коленями не щелкай. У меня от твоих коленей скоро нервный тик будет. Короче, не мешай отдыхать.

Уперев руки в бока, Сирокко окинула спутников огненным взором.

— Так вот, значит, вы как? Ну ладно. У меня для вас интересная новость. Я тут старшая по званию. Забыли?

— Джин, она что-то сказала?

— Вот эта длинная? Ни звука не слышал.

Сирокко ковыляла по округе, пока не набрала хвороста для костра. Присесть, чтобы его разложить, оказалось еще сложнее — настолько сложнее, что Сирокко сомневалась в успехе операции. Ведь ей предстояло согнуть свои бедные ноги под тем углом, какой они упорно принимать не желали.

Но со временем мясные растения все-таки начали потрескивать в масле, а Джин и Габи повернули свои носы навстречу божественным ароматам.

Сил у Сирокко оставалось только на то, чтобы закидать угли землей и развернуть спальный мешок. Изготовившись было в него залезть, она вырубилась.

Третий день оказался не хуже второго — в том же смысле, в каком чикагский пожар был не хуже землетрясения в Сан-Франциско.

Почти за восемь часов они одолели десять километров по становящемуся все круче и круче подъему. В конце Габи заметила, что уже не чувствует себя дряхлой старухой. Теперь ей, заявила она, уже не восемьдесят лет, а всего лишь семьдесят пять.

Назрела необходимость в новой тактике подъема. Ходьба по крутому косогору, даже на четвереньках, становилась все более затруднительной. Ноги без конца проскальзывали — и путники плюхались на животы, раскидывая руки по сторонам, чтобы не сползти вниз.

Джин предложил, чтобы они по очереди брали один конец веревки, заползали как можно выше и привязывали веревку к дереву, чтобы двое оставшихся внизу могли легко по ней взобраться. Ведущий при этом минут десять работал бы на полную, а двое остальных отдыхали. Затем ведущий отдыхал бы два срока. Попробовали. Выходило по 300 метров за каждый заход.

Разглядывая ручей поблизости от их третьего лагеря, Сирокко решила было искупаться, но тут же передумала. Есть хотелось куда сильнее. Джин, изрядно поворчав, все-таки встал на очередную вахту у жаровни.

Сирокко так взбодрилась, что даже успела просмотреть свою поклажу и прикинуть, сколько осталось провизии, — прежде чем опять провалиться в глубокий сон.

На четвертый день они одолели двадцать километров за десять часов, а под конец того же дня Джин решил приударить за Сирокко.

Лагерь путники разбили в том месте, где речушка, вдоль которой они следовали, разошлась так, что в ней даже появилась возможность искупаться. Без всяких задних мыслей сбросив с себя всю одежду, Сирокко с наслаждением окунулась в чистую воду. Мыло, конечно, не помешало бы — но для мытья вполне годился и превосходный песок со дна. Вскоре к капитану присоединились Габи и Джин. А затем Габи по поручению Сирокко отправилась поискать свежих фруктов. Полотенец у них не имелось — так что Сирокко голой присела к костру. Тут-то ее Джин и прихватил.

Рассыпая по сторонам горящий хворост, Сирокко подскочила и оторвала его ладони от своих грудей.

— Эй, прекрати! — Наконец, ей удалось вырваться.

А Джин ничуть не смутился.

— Рокки, можно подумать, что мы никогда друг друга не трогали.

— Что? Ну, все равно не люблю, когда меня исподтишка лапают. Держи свои грабли подальше.

Он явно рассвирепел.

— Вот, значит, как? А что мне, по-твоему, делать, когда вокруг да около две голые бабы слоняются?

Сирокко потянулась за одеждой.

— Не знала, что ты от одного вида голой женщины голову теряешь. Теперь буду иметь в виду.

— А чего ты злишься?

— Ничего я не злюсь. Нам еще какое-то время придется жить бок о бок, так что не дело друг на друга злиться. — Управляясь с застежками своей рубахи, Сирокко опасливо поглядывала на Джина. А когда стала поправлять костер, старалась все время оставаться к нему лицом.

— Нет, ты озлилась. А я ничего такого и не подумал.

— Не лапай меня — и дело с концом.

— Я бы завалил тебя розами и коробками конфет, но это малость непрактично.

Сирокко улыбнулась и немного успокоилась. Сейчас он снова напоминал прежнего Джина — и глаза его уже не сверкали так хищно, как считанные мгновения назад.

— Послушай, Джин. Мы и на корабле идеальную пару не составляли — сам знаешь. А здесь… Я устала, проголодалась и по-прежнему чистой себя не чувствую. Короче, если что-то прорежется, я дам тебе знать.

— Что ж, по крайней мере честно.

Оба молчали, пока Сирокко подбрасывала в костер веток, в то же время внимательно следя, чтобы он не расползся шире того выступа породы, на котором они его развели.

— А ты… у тебя с Габи что-то есть?

Сирокко покраснела, отчаянно надеясь, что в свете костра это незаметно.

— Не твое дело.

— Я всегда знал, что в душе она лесбиянка, — кивая, заметил Джин. — Но не думал, что и ты тоже.

Переведя дыхание, Сирокко с прищуром взглянула на собеседника. В мечущихся тенях трудно было что-то разобрать на его заросшем светлой бородой лице.

— Ты специально меня подкалываешь? Я же сказала — тебя это не касается.

— Не питай ты к ней слабости, просто сказала бы «нет».

«Да что со мной такое? — подумала Сирокко. — Почему по коже мурашки бегают?» В отношениях с людьми Джин всегда руководствовался собственной твердолобой логикой. Фанатизм его был тщательно подавлен и социально приемлем — иначе его нипочем не выбрали бы членом экспедиции к Сатурну. Он всегда радостно портил отношения, искренне удивляясь, отчего это люди обижаются в ответ на его бестактность. В общем-то — не столь уж редкий тип личности. Такое поведение было вполне управляемо — с учетом, разумеется, психологических особенностей — и расценивалось всего-навсего как легкая эксцентричность.