Юлий Буркин - Цветы на нашем пепле. Звездный табор, серебряный клинок

— Да, — согласилась Ливьен, — мне и самой все это кажется странным. Но понимаешь… Я не решаюсь спросить его, что за странную авантюру он затеял. Я его боюсь. — Ей нелегко далось это признание.

— Ливьен боится?! — в голосе мужа послышалась насмешка. — Собственного сына?! — Он помолчал и закончил: — Рамбай тоже.

Ливьен тихо засмеялась, а самец, сердито глянув на нее, продолжил:

— Сто самок… Сто самок… — повторил он почти мечтательно. — Когда я почувствовал себя настоящим самцом, мне тоже казалось, что их нужно очень много. И я взял сразу троих. Ты знаешь, Рамбай говорил… — И неожиданно резюмировал. — Нам надо быть построже со своим ребенком.

— Что ж, давай, попробуем повоспитывать его, — с иронией в голосе согласилась Ливьен. — Ты начнешь, а я поддержу тебя.

— Да? — похоже, ее предложение не показалось Рамбаю удачным.

— Да. А сейчас лучше поцелуй меня. Мы так давно не были вместе.

— Давно, — согласился Рамбай. — Двое суток.

Следующий день они провели в полете, почти не общаясь друг с другом. Но вечером, когда все расселись у костра, и Дент-Байан принялся готовить махаонское блюдо — лепешки из засушенной и толченой саранчи, — Рамбай все-таки решил затеять беседу с сыном.

— Тебе нужно сто самок? — произнес он с такой легкой интонацией, будто переспросил только что произнесенную фразу, или словно названные самки прячутся где-то поблизости, и добрый папа готов прямо сейчас подарить их сыну.

Ливьен и Сейна, тревожно переглянувшись, прислушались.

— Да, отец, — пепельно-серые глаза Первого выражали почтение и насмешку одновременно. — Пока сто.

— Зачем так много? Хватит и… — Рамбай опасливо глянул на Ливьен, — … и пятерых. Я знаю. Я уже давно — взрослый.

Несмотря на легкий укол ревности (что бы ни говорил муженек ей, оказывается, он не отказался бы от пятерых!), Ливьен еле удержалась от того, чтобы не рассмеяться.

Но Лабастьер был серьезен:

— Ты хочешь сказать, отец, что столько самок достаточно для любви?

Рамбай утвердительно кивнул.

— Думаю, ты прав, отец, у тебя есть опыт. Но мне они нужны для другого.

— Самки больше ни для чего не нужны, — сделав большие глаза, категорично заявил Рамбай. А Ливьен подумала: «Ах, наглец. Я еще припомню тебе эти слова…»

— Они нужны мне для того, чтобы рожать воинов.

Идея показалась Ливьен сомнительной, и она, наконец, решила вмешаться:

— Если тебе нужны воины, не лучше ли воспользоваться услугами тех, кто уже рожден без твоего участия? Я еще никогда не слышала, чтобы родители изготавливали детей для каких-то определенных целей. Тем более для военных.

— Армия махаонов держится как раз на этом принципе, — заметила Сейна. — Самка рожает нескольких сыновей, и с нею во главе семья становится боевым подразделением.

Лабастьер кивнул и пояснил:

— Чужих придется долго обучать. И они могут предать. А мои дети будут телепатами, такими же, как я сам. Они сами с первого дня будут знать все, что нужно, и они не смогут прятать свои мысли от меня.

— Откуда ты знаешь?

— Знаю. Почти все технологии бескрылых невозможно применять без необходимых материалов. Но со своим телом я кое-что сделать смог…

— Если тебе нужны дети, — перебил его Рамбай, — зачем же мы летим к ураниям? От них у тебя детей не может быть.

— Может, — не согласился с ним Первый, — я перестроил свой организм таким образом, что все необходимое для зачатия ребенка есть во мне самом. А самка нужна мне только для того, чтобы выносить плод…

— Первый уверен в том, что говорит? — с сомнением качая головой, спросил Рамбай.

— Конечно, отец. И давай не будем больше возвращаться к этому. Будем есть. Лепешки, по-моему, уже готовы?

Действительно, махаонское кушанье выглядело хоть и странно, но аппетитно. А аромат от него исходил неописуемый. Дент-Байан уже разложил зеленовато-коричневые лепехи на кленовые листья, словно на тарелки, и ждал, когда остальные прекратят болтовню, чтобы приступить к трапезе.

— Будем есть, — согласился Рамбай. — Лабастьер Первый хочет много детей. Тогда ему надо много есть. Я знаю.

До территории ураний они добрались довольно быстро и без приключений. Но вот тут им предстояло застрять минимум на месяц: именно столько времени оставалось до очередного Праздника Соития, на котором Лабастьер рассчитывал выбрать себе жен.

Все это предприятие казалось Ливьен более чем сомнительным. Хотя она и помнила поразительную мягкость дикарских порядков, благодаря которым некогда осталась в живых, а Рамбай уверял, что сможет уговорить вождя и жрецов:

— Рамбая приняли в племя, хоть он и маака, — объяснял он, — значит, примут и его сына. Но Рамбай не смог оплодотворять самок ураний и взял в жены маака, тебя, о возлюбленная моя Ливьен. Значит, Рамбай — чужой. Но если бы жены-урании понесли от меня, я остался бы в племени. И стал бы его вождем. Если самки ураний понесут от Лабастьера, он будет их вождем.

В его словах присутствовала определенная логика, но все это казалось Ливьен слишком простым, чтобы быть правдой. Кроме того, если верить тому, что рассказал Лабастьер о своих благоприобретенных способностях, его дети будут маака. Устроит ли это племя? Но она не спорила. В конце концов, почему бы не попробовать? Лишь раз во время одного из разговоров на эту тему, она спросила мужа:

— Постарайся быть предельно искренним. Признайся, ты сам-то уверен в том, что говоришь?

Тот посмотрел на нее с неожиданной неприязнью и, вздохнув, ответил:

— Нет. Но так правильно.

Вечерело, когда Рамбай по одному ему ведомым меткам на стволах определил границу территории. Он предостерегающе махнул рукой, и остальные вслед за ним опустились на толстую ветвь лиственницы. Ливьен, да и все остальные, порядком измотались за эти дни и рады были любой случайной минуте отдыха.

— Сейчас нас найдут, — заверил Рамбай.

И не ошибся. С десяток воинов-дикарей в боевой раскраске появились возле них уже через несколько минут. Они в один миг окружили путников и принялись вращаться в стремительном и грозном хороводе, ощетинившись копьями и стрелами на натянутых тетивах.

Рамбай, демонстрируя мирные намерения, развел руки в стороны и что-то выкрикнул им на певучем языке ураний. Один из воинов, выдвинувшись из хоровода к центру, неподвижно повис перед путниками и пропел Рамбаю в ответ целую арию.

— Вождю скажут, что мы хотим говорить, — сообщил тот, расправляя крылья. — Это много. Отдайте им оружие. Не бойтесь, нас не тронут. Летим.

Разоружившись и чувствуя себя беззащитными, как новорожденные гусеницы, они покинули свою ветку и, конвоируемые угрюмыми дикарями, вслед за Рамбаем воспарили в неизвестность вечернего неба.

…Их содержали под стражей в тесном дупле и лишь на пятый день объявили, что вождь наконец готов встретиться с ними. И именно в этот день, незадолго до назначенной аудиенции, произошло событие, сделавшее их положение еще более тревожным.