Алексей Барон - Эпсилон Эридана. Те, кто старше нас

— Да-да, вспомнил.

— Так вот. Зара считает, что, модулируя силу и частоту гравитационного воздействия, можно в определенной мере управлять образным мышлением человека.

— То есть вызывать галлюцинации?

— Нечто вроде.

— Значит, Кронос нами манипулирует?

— Не исключено.

— А почему он это делает, когда мы спим?

— Ну, это просто. Когда мы спим, сознательная деятельность мозга отключается.

— Ясно. Меньше помех?

— Да.

— Что ж, гипотеза, как говорится, имеет право на жизнь. А что по этому поводу думает Круклис?

— Он не сомневается в том, что Кронос является инструментом разума.

— Ах, в чем только не проявляется разум!

Мою иронию Мод оставила без внимания.

— Если это правда, то мы наткнулись на проявления очень древнего разума, Сережа. Столь древнего, что даже дух захватывает. Знаешь, как на самом деле называются коллапсары?

— Что значит — на самом деле?

— Ну, как их именуют те, кто старше нас?

— Позволь, позволь. Ты в них веришь?

— Я с ними общалась.

— Надеюсь, в инсайтах?

— Да, конечно.

Я сел.

— Воистину не убежать от идолов! И как они выглядят?

— Выглядят?

— Ну, какой облик принимают в видимом спектре?

— Да так, сгустки какие-то. В четырехмерном пространстве, конечно. Сам узнаешь.

— Черные?

— Всякие. Могут иметь любой цвет, чаще просто сияют. Я видела запись из твоего скафандра, Сережа. То, что ты наблюдал на Феликситуре, мало подходит для роли материального носителя разума. Скорее всего это был своеобразный зонд.

— Зонд?

— Да. Инструмент тех, кто старше нас, как мне кажется

— Понятно. И как же называют коллапсары тех, кто старше нас?

— Компакт-элементами низшего порядка. Примерно так это звучит по-человечьи.

— Малюсенькие такие элементики?

Мод мимолетно улыбнулась:

— Да. Они являются частями более сложной системы. Парамон полагает… Эй, обучаемый! Что за гримасы?

Я постарался совладать с лицом. Кажется, не успел.

— У кого?

Мод заглянула под кровать.

— Да кроме тебя, здесь никого нет.

— Надеюсь.

— Неужели ревнуешь?

— И как ты могла подумать, — возмутился я.

Она посмотрела на меня с насмешкой:

— Уверен?

— Не очень.

— Сильно ревнуешь?

Я вздохнул:

— Очень.

— Да что ты во мне нашел?

Я сбросил с нее рубашку и включил бра. Мод машинально прикрылась ладошками, но тоже не успела. Впрочем, я и раньше успел оценить.

— М-да. Выходи за меня замуж.

Она отпрянула.

— Нет, ты нуждаешься в уходе.

— Ага. Хочу бананов.

— В бананах много серотонина.

— Не страшно, меня не убудет. Можешь спросить у Зары.

Мод улыбнулась.

— Это лишнее. Вполне достаточно собственных наблюдений.

— И как?

— Товар качественный, — сдерживая смех, сказала она.

— Вот видишь! Все без обмана. Ну, выходи за меня.

— Сию минуту?

— До завтрака потерплю.

Она ударила меня подушкой.

— Немедленно говори, что во мне углядел!

— Глаза. Ничего нового, любимая.

— Эй, осторожнее с острыми словами.

Глаза у нее блеснули, и она отвернулась.

— Нет, честно, — сказал я. — Страсть хочу жениться.

Спина Мод напряглась.

— Зачем я тебе?

Три упорных вопроса подряд. Что это значило? Слишком много для кокетства, которого у нее так мало.

Зачем мужчине женщина… Вот спросила! А еще умная. Что тут скажешь? А сказать надо. Сейчас или никогда. Второго предложения делать не буду, поскольку одного достаточно. Для мыслящих существ мы и без того сексуальны чрезвычайно, прямо странное дело. Побольше бы целомудрия, побольше. Чтобы без неловкости глядеть в глаза тем, кто старше нас.

Иначе что получается? Мужчина действительно создан для головы, а подчиняется совсем другому органу. Тому, через который женщина им управляет. Но если уж замуж невтерпеж, то лучше сразу и целиком.

— Зачем я тебе?

— Не знаю, — забормотал я. — Так, на всякий случай.

— Что? На какой такой случай?

— Ну… По дому что-нибудь сделаешь.

— Вот наказание, — сказала Мод. — Нет, каков нахал! Горничная ему нужна, видите ли.

— Да, — согласился я. — Полезно.

Мод разгневалась:

— Вдобавок еще и косноязычен. Ах, что за объяснения я выслушивала в прошлом веке!

— Какие? — насторожился я.

— Не важно. Ухожу немедленно.

Тогда я схватил ее за плечи.

— Оу, Серж! Синяки ведь будут.

Я ослабил хватку.

— Ну и лапищи! Сережа, послушай… дай мне сказать… То есть подумать.

— Да? Как долго?

— Нет, в самом деле, кто так разговаривает… Ты меня сбиваешь…

— Да? Так-так.

— Ну перестань. Вот сейчас инсайт тебя как хватанет!

Я не перестал.

— Да что за ба… баловство такое?

А я — еще пуще.

— Ох!

И она пала. В нашем веке тоже сносно получается, господа. Да в любом веке получится. Если сумеешь. И вот еще что. Надо внимательно относиться к здоровью. В постели без него делать нечего. А любить одну душу грустно, инсайт меня побери. Только стихи и рождаются.

На другой день я размышлял о содеянном. Пока голова временно вернулась на место, хотелось узнать, каких отношений хочу. Поскольку это следовало сделать еще до грехопадения, к теме я отнесся усердно и добросовестно. Как истинный научный зануда, начал с исторического обзора проблемы.

«…и прилепится человек к жене своей…» Вот так. Существовали на Земле такие особи — жены человеков. Для прилепливания. Чересчур это, разумеется. Тем более в нынешнее время. Да и поисчезали они куда-то, такие удобные особи. В ходе борьбы за равноправие, которую в конечном счете выиграли.

Однако же полное равенство полов есть заблуждение, вредное для цивилизации. Это стало до крайности понятно в двадцать первом веке, когда многострадальное человечество пережило разгул женской эмансипации.

Раньше и больше всего досталось североамериканцам Выхода не было. Потомки гордых ковбоев освоили работу по кухне, уборку, стирку, воспитание детенышей. Им запрещались проявления галантности и куртуазности, что расценивалось как извращенная форма дискриминация со стороны сильного пола.

Слабый пол тем временем с потрясающим успехом осваивал профессии прокуроров, финансовых воротил, политиков, полицейских, солдат и даже гангстеров. Реванш за тысячелетия мужской гегемонии произошел. Да еще как! Под его мощью дал трещины такой оплот антифеминизма, как ислам.

Если в конце двадцатого века саудовскую принцессу казнили за нарушение канонов, то столетие спустя ее же причислили к лику святых, а советы улемов наполовину состояли из женщин. Но при всем уважении к их правам, выстраданным бесчисленными унижениями, историческими обидами, правам, заслуженным уже одним долгом деторождения, нельзя забыть об издержках очередной революции.

Плоды победы есть соблазн. Победители никогда не довольствуются строго необходимым, они берут больше. Сначала — для подстраховки, а потом входят во вкус. И в этом женщины ничуть не лучше мужчин. А иногда опаснее.