Роман Суржиков - Без помощи вашей

– А с чего это вы так перепугались, хозяин? – довольно нахально спросил воин. – Давеча в лесу, при встрече с разбойниками, вы так не робели.

– Так ведь то шваль была, голодранцы, а это – лорд с вассалами… – попробовал отговориться Хармон.

– Парень прав, хозяин, – влезла Луиза. – Я тоже прежде не видала, чтобы у вас настолько душа ушла в пятки, хотя мы с вами уже шестой год колесим. Вы словно язык проглотили. Отчего молчали? Отчего не показали графское письмо и грамоту? Граф пускай шейландец, а не путевец, но все важный человек. Глядишь, и отстали бы от нас.

– Видите ли, дорогие мои, – хмуро пояснил торговец, – нельзя нам кому попало показывать грамоту. Она большую ценность имеет, если ее прочтет тот, кому не положено, то захочет себе забрать. И нас порешить может, чтобы мы графу не донесли на него.

– Ага, – пробурчал Снайп. – Мало того, что мы помогаем лордам проворачивать их делишки, так еще и с опасностью для себя.

– Торговля – всегда опасность, – отбил Хармон.

– Но не такая! Когда это мы возили товар, за который могут перебить нас всех, даже детишек?

Джоакин был слишком счастлив, а Доксет – слишком навеселе, но остальные уставились на Хармона укоризненно и с подозрением.

– Я же сказал, это не надолго, – примирительно ответил торговец.

– Сколько еще?

– Ну, первый покупатель – в Солтауне. Двинемся в объезд, недели за две доедем.

– А если первый не купит?

– Тогда второй – в Лабелине, это еще неделя. Третий уже в Короне живет, но до него не должно дойти. Кому-то из первых двух я продам товар. Вы же меня знаете.

– Знаем… – процедил Снайп. – Сколько?

– Я же сказал – наибольшее, три недели.

– Нет, хозяин, денег сколько?

– Ну, как сторгуемся… Эфесов двадцать, может быть, нам достанутся, а остальное – графу.

– Двадцать золотых? Хармон-торговец рискует головой за двадцать золотых? Вы за год тридцать делаете!

Снайп искривил губу, обнажил резцы. Луиза склонила голову набок, внимательно глядя на торговца.

– Ну…

– Двадцать, хозяин?

– Ну… полсотни…

– Да-аа?..

– Сто. Если сторгуюсь, как надо, выйдет нам прибыли сто золотых эфесов.

– Эх, хозяин… – Снайп сплюнул вбок. – Лорды врут, как собаки. Это не новость. Но вы-то купеческого роду!..

Вмешалась Луиза, будь ей неладно:

– А сколько нам из этих денег достанется?

– Вам? С чего бы? Я вам каждый месяц жалованье плачу, оно не зависит…

– Нас всех чуть не продырявили, вот с чего. Да не забудьте, это я уговорила вас поехать в Излучину и прочесть то письмо, а Джоакин спас вам шкуру и товар.

Хармон понимал: стоит единожды дать слабину – придется потом всякой прибылью с ними делиться. Но, какая разница? Один черт, эта сделка – последняя.

– По два золотых каждому.

Луиза склонила голову, Снайп сказал: «Пф!..»

– По три. Луизе четыре, Джоакину – пять.

– И детям?

– Детям? Что они сделали?

– Рисковали, как и все.

– Ладно, детям – по эфесу. – Хармон повысил голос, пресекая дальнейший разговор. – И все, довольно! Надоели вы! Ложимся спать. Будете хорошо служить – может, после сделки еще чего добавлю.

Хармон проснулся утром от звуков, что доносились из задней половины фургона. Звуки были весьма характерного свойства. Они ясно давали понять, что Полли с Джоакином сумели уговорить Снайпа уйти спать в телегу к Доксету, а уютную норку между мешками в фургоне оставили за собой.

«Ну, и дура! Купилась на хвастовство!» – хотел было подумать Хармон, но подумалось ему другое: «А ты посмотри-ка лучше на себя глазами девушки. Кто ты будешь? Старый трус, скупердяй и обманщик, вот кто». В другое время было бы ему все равно, кто и что о нем думает. Но сейчас, под те самые звуки из-за ширмы, Хармон с досады принялся спорить сам с собою.

Скупость? Это не скупость, а расчет. Даже граф говорил, что расчет во всем нужен, а граф знает жизнь – иначе как бы он управлял восемью городами?..

Ложь? Ну, а как тут не соврать? Сказать людям напрямую, что ношу за пазухой сорок тысяч золотых? Ага, конечно! За такой куш сам же Снайп меня прирежет – с него станется!

Трусость? Так ведь не трус я. Все согласны, что не водилось прежде за мной такого. А в этот раз иначе вышло, потому, что Предмет. Можно даже сказать, что не столько я за себя боялся, сколько за Него. Помереть и потерять святыню – это все равно, как умереть дважды. Даже хуже.

Хм. Так это что же ты, брат Хармон, хочешь сказать? Что Священный Предмет – творение богов – сделал из тебя труса и лжеца? Может ли быть такое, чтобы святыня портила душу человеку?.. Не знаю. Отец Давид – тот знал бы. Что бы он сказал на это?..

За полотняной ширмой и стенкой из ящиков с альмерской посудой сладко постанывала Полли из Ниара. Хармон думал с кислой миной на лице: я прекрасно знаю, что сказал бы отец Давид. Мы с ним говорили когда-то о Священных Предметах, и сказал он вот что: «Предмет – как зеркало: отражает то, что есть в душе обладателя. Если ты славен и благороден, святыня отразит и преумножит твою славу и благородство. Так с Праматерями было. А если ты жаден и труслив, в Предмете жадность и трусость отразятся, многократно увеличенные».

– Нет, – сказал мысленно Хармон, обращаясь не то к себе, не то к святыне, – это не мое отражение, ошибка. Вот увидите: когда получу деньги, заживу иначе. К слугам буду щедр, с женой – честен. А еще, хорошую сумму пожертвую на церковь. Монет сто… нет, даже триста!

Полли ахнула за перегородкой, Джоакин не то застонал, не то зарычал, девушка ахнула снова.

– Ага, я буду честным, щедрым, все такое. Праматери будут мной довольны… – завершил свою мысленную речь Хармон-торговец. – Но начну не сейчас, а чуток погодя. Сперва улажу некоторые дела.

– Милорд Эрвин, я… ммм… рад, что вы нашли возможность принять мое приглашение. Будьте добрым гостем, разделите ммм… мою трапезу.

Эрвин ответил на приветствие, поклонился и сел. Герцог Генри Фарвей, лорд-землеправитель Надежды – худой стареющий мужчина с изрядной проплешиной на темени. Двойной подбородок и брыластые щеки отнюдь не скрашивают его внешность, а дополняет картину мерзкая привычка причмокивать губами перед тем, как начать говорить. Речь лорда Фарвея чем-то похожа на жвачку: каждую фразу он покатает на языке, и лишь затем выцедит сквозь зубы.

Однако Эрвин не заблуждался: этот тип, напоминающий пьянчугу или ростовщика, на самом деле – весьма осторожный, расчетливый и дальновидный политик, возможно, лучший в своем поколении. И его участие необходимо Эрвину. Герцогства Надежда и Альмера занимают самую середину материка. Пока центр Империи единодушен, он обладает огромным влиянием. В силах Надежды с Альмерой, если им заблагорассудится, расколоть государство на три отдельных куска, и, чтобы вновь собрать его воедино, владыке пришлось бы штурмовать дюжину весьма крепких замков, господствующих над дорогами.