Владимир Колотенко - Дети света

Это было его необоримое, неизбежное, непреодолимое, непотопляемое и безапелляционно-воинствующее «Dixi!» («Я сказал!», - лат.).

Да мало ли что ты сказал!

«Тинннн...»!

- ... это произошло более двадцати лет тому назад, - говорю я, - была ранняя весна, мы познакомились в каком-то бассейне, я учил ее плавать...

- Сколько же ей теперь? - спрашивает Лена.

- Ее уже нет...

- Ты научил ее плавать?

Время от времени у меня пошаливает сердце. Воспоминания вызывают незначительную аритмию, а ночью я долго не могу уснуть.

- Лен, - говорю я, - помоги мне.

- Конечно-конечно...

Я до сих пор не могу угнаться за модой: эти галстучные узлы вызывают у меня раздражение. Я и не гоняюсь за модой, но иногда позволяю себе эти галстуки.

- Что же тогда случилось? - снова спрашивает Лена.

- Ничего особенного...

- Ты увидел ее в купальнике...

- У нее вся кожа была в пупырышках...

- И ты ее отогрел.

- Я об этом тебе уже сто раз рассказывал, - говорю я, закрывая глаза.

И вижу ее лицо... Как живое... Родинка на шее, первые морщинки на лбу, когда она удивлена... Или возмущена: «...мне нужен мужчина, за которым бы я...».

- Когда это было? - спрашивает Лена.

- Когда это было, - произношу я, - хм!.. Это было так давно... Просто бесконечно давно... Да и было ли?

- Тебе плохо? - спрашивает Лена.

- Слушай, - спрашиваю я, - а нельзя без галстука?!

Срываю его с шеи и швыряю куда-подальше!

И понимаю: нельзя без воспоминаний...

А ведь было... было...

И травой поросло...

А теперь вот Тина...

Вы видели её глаза?! Вы не видели?.. Нет?!!

Бедненькие...

Да вы просто не жили...

- Сегодня нельзя, - говорит Лена, - сегодня ты должен быть во всеоружии.

Этот злополучный галстук - как моё всеоружие!

- Но ты мне так и не...

- Ладно, - сдаюсь я, - давай свой галстук!

- До сих пор никак не могу взять в толк, - говорит Лена, - этот ваш Алан...

Ну, началось! Я и сам-то в этих космических делах Тины не совсем силён. Лира Леры уже, кажется, покорена, наши там благополучно высадились, расчистили площадку...

- Этот ваш Алан, - повторяет Лена, - зачем же он?..

- Он - киборг, - говорю я то, что знаю наверняка.

- Он киборг, - удивляется Лена, - он не человек?

- Он киборг, - повторяю я, - он весь из железок и пластика... Есть, правда, в нём и мясо, и печёнки-селезёнки, и сердце, и...

- И мозг?

- Да, а как же! Как же он без мозга - безмозглый?

Лена молчит.

- Брось, - говорит она, - Рест, брось. Не разыгрывай меня.

Теперь запонки...

- На, - говорит Лена, - они здесь. Нет, правда? Он киборг?

- Насколько я знаю.

- А Тина?

Я делаю вид, что занят этими чёртовыми запонками.

- Давай я, - говорит Лена.

Тишина.

- А Тина? - снова спрашивает Лена, когда мои манжеты побеждены сверкающими запонками.

Я сажусь в кресло, понимая, что пока Лена не уяснит для себя, как наша Тина связана с Аленом, с Лирой и Лерой, и с Трисмегистом... Да я и сам давно хочу распутать этот космический клубок.

- Так вот, - говорю я, и рассказываю, стараясь увязать в стройную логическую цепочку все имена и события, связанные с нашей программой завоевания Пирамидой близлежащих космических просторов, так вот

и Ален выполнил свою миссию, понимаешь? Кончилась батарейка! И Тина пустила его в расход. Не тащить же лишний вес на Леру! Понимаешь?

- У него же здесь дочка осталась. На Земле.

- Да, осталась... Лера. Лера - это плод, дитя Алена и нашей «Милашки», живёт вот уже седьмой год, развивается без каких-либо признаков...

- Дитя киборга и железной мамы? Вашей «Милашки»?

Я не отвечаю. Ясно и без слов - наша Лера...

- И что? - спрашивает Лена.

Я не знаю, что на это сказать.

- Ага, - говорит Лена, - ясно-ясно, теперь ясно... А Иван ваш, значит, тоже?..

- Да, - говорю я, - он согласился. Он там и останется на этой Лире с экипажем... Там их семеро...

- Семеро? И Волошин с ними, капитан «Дракона»? И... Элон... как там его - Маск? А что Кинг? А Тина?..

- Нет. Ни Маска, ни Волошина, ни Тины там нет. Все они здесь. Тина с Маском давно затеяли это предприятие... И они со Стивеном...

- Ты мне ни разу не говорил.

- Да я до сих пор в это не верю. Знаешь, с этой Тиной...

- А Волошин? Он же руководитель...

- Нет, уже нет. Иван его просто выгнал из команды. Волошин, как и вся эта шушера, ну, как и Переметчик, и Авлов, и Валерочка Ергинец... Ну, ты понимаешь, о ком я говорю, все эти мокрицы и планарии, вся эта дерьмовая каша-малаша... упыри... Трепло и...

- Знаю, знаю, - говорит Лена, - не белей. Не злись. Тебе надо сегодня быть сдержанным и красивым.

- Так не зли.

- И, значит, Тина с Маском решились-таки...

- С Жорой.

- Что «с Жорой»? Он что - тоже? Он тоже улетел?

- Они с Жорой так решили... Пора в Космос!

- Ой, - восклицает Лена, - вставай, нам пора... Расселся!.. И как же они...

- Да, - говорю я, выбираясь из кресла, - как-то так...

- А Элис? - спрашивает Лена, вертясь перед зеркалом, - а твоя Ли?.. Она тоже...

Не забыть позвонить Виту! У меня все деньги вышли!..

- Пистолет не забыл?

Вот! Вот-вот - не забыть пистолет!..

Вот тебе, Тинико, и конкретика - пистолет!

Полная!..

«Прямо на небесах... Густо заселены... (Ох... не пусты слова...) На небесах святых... Белые острова...».

Куда уж конкретнее!

- Это же про Лиру! - восклицает Лена.

А то!..

Белые острова...

А тут ещё эта Элис...

«Девочка пахла мелиссой, чаем и вечером, Слушала маму, гуляла после пяти, Девочка знала точно - если поместится, То обязательно в прошлое улетит...».

Или в будущее...

Прошло еще дней пять или семь прежде, чем мы утвердили список наших апостолов. Были споры относительно греков: Сократ или все-таки Александр? Македонский? Македонский! Полубог-получеловек, царь, каких мир потом и не видывал, завоеватель всего древнего мира, покоритель душ и сердец! Сократу было нелегко выдержать осаду и выиграть битву за место в нашем списке. И, надо сказать, по нашим земным человеческим представлениям, с нашими аргументами и требованиями к кандидату на греческий трон, он ее проиграл. Тайное голосование выявило девять белых шаров из двенадцати, брошенных за Македонского. Только Жора и Юра (они потом мне признались) были за Сократа. Аня, не задумываясь, бросила свой шар в лузу Македонскому. И Ия! Инзинер воздержалась. Сократ давно ее раздражал. Его речь-экстаз в свою защиту перед римским сенатом выводила ее из равновесия. Она даже цитировала отдельные фрагменты «Апологии» Платона и объясняла, почему они ей не нравятся. Защищалась Сенекой, этикой Спинозы и Канта и даже Фрейдом. Я с нею соглашался, но свой шарик бросил Сократу. Когда я читал его самозащитную речь, я просто не мог поверить, что еще две тысячи лет тому назад человек мог противостоять мнению толпы, судей, восседавших в амфитеатре сената в белых одеждах с торчащими вниз большими пальцами на вытянутых вперед руках. Сенат, конечно, голосовал иначе, но мне казалось, что они обошлись с ним, как император с гладиатором, как с рабом. Когда я ее в последний раз перечитывал, мне казалось, что это я сам произносил слова, которые говорил Сократ. Я его даже немножко подправил. Я бы с ними не лебезил, не ерничал, я бы резал им такую правду-матку в глаза, что их белые одежды в местах восседания взялись бы дурно пахнущими пятнами испуга.