Владимир Колотенко - Прикованные к тени

Это был второй его вопрос. Потом последовали еще, на которые отвечал только Жора.

- Покажите мне все, что нам удалось сделать.

Он сделал акцент на слове «нам», и Жора мне подмигнул.

- Вот, - сказал Жора и нажал кнопку.

Тихо зажужжал микродвигатель, замигали разноцветные лампочки, затрещали самописцы, задул вентилятор. Экспериментальный храм ожил. Генерал молчал. Жора следил за приборами, генерал следил за Жорой, прошло минут десять-пятнадцать.

- Ну и что? - спросил генерал. У него было такое выражение глаз, словно его обсчитала буфетчица.- Что мне сказать там? - и он кивнул на потолок. Жора пожал плечами.

- Мы испытали семь композиций, - сказал он, - наиболее успешная...

Генерал перебил:

- Где она?..

Жора усмехнулся.

- Нужны клинические испытания. Мы не можем...

- Можем, - перебил его генерал и жадно посмотрел на меня своими желтыми глазами: - Как думаешь? - адресовал он и мне один из вопросов. Теперь и я пожал плечами. Генерал снова обратился к Жоре: - У нас мало времени, давай все, что есть. И набросай схему приема.

Было ясно, что от нас он пустым не уйдет. Какое-то время Жора раздумывал, затем решился уточнить:

- Кто он?

Это был вопрос, который задал бы каждый ученый: для кого предназначен препарат? Теперь время было задуматься генералу. Он давно знал Жору, они даже приятельствовали, во всяком случае, генерал всегда хвастал знакомством с Жорой. Теперь же он раздумывал, что ответить. Ответить как другу или отдать приказ?

- Ты точно хочешь знать?

Жора молчал, ждал.

- У него рак простаты, аденокарцинома.

Жора продолжал молчать.

- Ладно, - решился генерал. - Это Иванов. Ты его не знаешь.

Жора улыбнулся, демонстрируя красноречивое недоверие.

- Хорошо, но смотри мне! - с этим генерал, зыркнув на меня, приблизился к Жоре и прошептал на ухо чье-то имя.

Жора нажал красную кнопку, и в помещении воцарилась тишина. Напряжение спало, мы почти изнеможенно упали в кресла. На правах хозяина Жора включил электрочайник. Затем мы ели буженину и пили кофе с коньяком. Генерал рассказывал о достижениях нашей космонавтики, мол, и в космосе проводятся испытания по увеличению продолжительности жизни, лабораторных животных, и создаются новые сверхсекретные технологии получения эликсира молодости. И далее все в том же духе.

- Теперь, значит, так, - в заключение сказал он, - вы должны вступить в партию.

Он взял обрывок какой-то газеты, тщательно вытер им губы и пальцы и, скомкав газету, бросил в мусорное ведро.

- Вступить в куда?! - у Жоры глаза полезли на лоб.

- Пишите заявления и давайте мне, я протащу.

- Еще кофе? - спросил Жора.

- С этим не шутят, - сказал генерал. - Пишите...

- Если партии будет надо, - сказал Жора, - она всегда нас найдет.

Перепалка длилась минут двадцать, но мы так ничего и не написали.

- Хорошо, хорошо, - сказал генерал, - никуда вы не денетесь. - Слышали новость? Вчера мне доложили, что какие-то там азиаты, китайцы или корейцы, изобрели способ поражать противника без единого выстрела. И никаких следов. Вот бы нам заполучить...

- Мы же не убиваем, - возразил Жора. - Мы те, кто наоборот.

Я вспомнил, как Жора однажды предлагал мне заняться этническим оружием. Я еще не жил тогда в Москве.

- Чудак, - сказал генерал, - не все ли равно!

«Как люди с такими ледяными сердцами могут ходить по земле», - подумалось мне. Не знаю почему, но вслед за этим пришла мысль о Юре. Вдруг! Он сказал бы примерно то же самое: не все ли равно! Странная мысль о Юре - вспышка молнии, и я тут же забыл о ней. Однако много позже я понял, почему эта мысль поразила меня.

Когда генерал уехал, заполучив порцию нашего препарата, Жора сказал:

- Он перечеркнет все наши усилия. У него нет времени, он не может ждать. Этот Иванов, может, и вылечится от своей карциномы, но дольше положенного не проживет. А ты сколько хотел бы жить?

- До полуночи, - признался я.

Жора задержал зажигалку у рта и, когда понял, что я не собираюсь серьезно отвечать на его вопрос, нажал на ее колесико.

Я тоже закурил сигарету. Мы молчали. Мысль об этническом оружии не пришла даже в голову.

- Хочешь вступить... в партию? - спросил Жора. - Он действительно пропихнет.

Я был далек от подобных материй и почти не понимал их значения. Поэтому куда-либо вступать меня не тянуло.

- Слушай, - Жора схватил меня за рукав, - а не послать ли нам их всех козе под хвост! Этническое оружие...

- Что это? - спросил я, будто услышав о нем впервые.

- Это, знаешь, такое чудесное средство...

- Я все это знаю, - предупредил я.

- А знаешь ли ты?..

- Тоже знаю, - сказал я, - я знаю все, что касается генных рекомбинаций и имею над ними неслыханную власть, но мое оружие...

Теперь Жора остановил меня:

- Брось трепаться...

Я не дал себя перебить. Мне нужно было сказать ему об этом.

- ... но мое оружие, - продолжил я, - смирение.

- Что есть смирение? - спросил он тоном Пилата, пытающегося выбить у Иисуса признание о какой-то там истине.

О смирении я мог говорить часами. И ни словом не обмолвился о нашей Азе, о клоне, о моих клеточках... Этническое оружие меня интересовало не более чем ожившая между рамами муха. Убивать ведь - не воскрешать...

Близилась весна.

Как-то к нам приехал Ушков, и я, сам не зная почему, стал рассказывать ему:

- Однажды Юля пришла ко мне с рекомендательным письмом своего наставника и кумира, режиссера С., одного из немногих, собственно, Жориных друзей, которому Жора как-то вскользь рассказал идею и который, тотчас уловив ее суть и значение, сказал ей: «Сними это». Это было в июле, когда никакая тень не спасала от сорокаградусной городской жары, асфальт плавился под ногами. Я куда-то спешил, и мы не успели толком разглядеть друг друга. Вот письмо. Да, конечно, я хорошо знаю Сокурова (а кто же его не знает?!), я прочту и письмо, только завтра, завтра, запиши мой телефон. Тогда я только заглянул ей в глаза. Потом ночью они мне не давали покоя. На следующий день я признался себе и обвинил Юлю в том, что ее глаза украли у меня сон. Она ничего на этот счет не сказала, присела на край кресла и попросила найти письмо.

К нам постоянно заглядывали, входили, задавали какие-то вопросы, выходили, сновали как на блошином рынке, всем вдруг я стал нужен; она сидела молча, глядя в окно, никому не мешая и не пытаясь изменить такое положение вещей. Я заметил, что время от времени она с любопытством рассматривала меня, а когда стал пиликать телефон, сняла трубку и коротко бросила: «Он вышел». И телефон больше не звонил.

Из вопросов, которые мне задавались, и из моих ответов, она не могла, конечно, представить себе мою жизнь, тем не менее, когда мы остались вдвоем, она спросила: «Вам это интересно?» - «Что?» - «Ну, все это?..». Я только многозначительно улыбнулся, но она не поддержала моей улыбки. Рабочий день кончился, все разбежались по своим делам, как тараканы. Теперь мы могли бы обсудить ее проблемы, но разговор не получался, я думал о своем, и она ни о чем больше не спрашивала. Я предложил кофе, она отказалась. Зато мне удалось хорошенько рассмотреть ее - ничего особенного. Хорошенькая. Хрупкие плечи, тонкие руки, красивая шея, ключицы... Ничего примечательного. Глаза! Правда, глаза, да, глаза!.. Я не выдерживал этого взгляда! Вот так штука! Почему я решил, что она - дар судьбы? Я не мог себе этого объяснить. Всякая логика и попытки понять, в чем тут дело, были бессильны. Вот так штука! «Хорошо, - сказал я, - приходите», не совсем понимая, что она может сейчас снимать.