Ким Робинсон - Голубой Марс

– Считай, десять миллионов в год, – сказала Эми. – Это много, но при такой скорости потребуется сто лет, чтобы переправить хоть один миллиард из шестнадцати, живущих на Земле. Что, между прочим, не сыграет особой роли. То есть это все не имеет смысла! Никакое существенное перемещение невозможно. Мы никак не сможем отправить на Марс какую-либо значительную долю населения Земли. Нам стоит сосредоточиться на том, чтобы решить проблемы Земли здесь. Присутствие Марса может помочь лишь в психологическом плане. По сути же, мы предоставлены сами себе.

– А это и не должно иметь смысл, – заявил Уильям Форт.

– Верно, – согласилась Элизабет. – Правительства многих стран стараются отправлять людей независимо от того, есть в этом смысл или нет. Китай, Индия, Индонезия, Бразилия – они все этим занимаются, и если они сохранят объем эмиграции на максимуме, то население Марса удвоится примерно через два года. То есть на Земле не изменится ничего, но Марс переполнится.

Один из бессмертных напомнил, что примерно такая же волна эмиграции послужила одной из причин первой Марсианской революции.

– А что насчет договора между Землей и Марсом? – спросил кто-то. – Мне казалось, он как раз запрещает такие крупные наплывы людей.

– Запрещает, – ответила Элизабет. – По нему можно отправлять не более десяти процентов населения Марса в течение земного года. Но там также прописано, что Марсу надлежит принимать больше, если есть такая возможность.

– И вообще, – сказала Эми, – разве договоры когда-нибудь останавливали правительства, если те хотели сделать что-то по-своему?

– Нам придется отправить их куда-то еще, – заключил Уильям Форт.

Остальные посмотрели на него.

– Куда? – спросила Эми.

Никто не ответил. Форт неопределенно махнул рукой.

– Нам стоит подумать куда, – хмуро сообщила Элизабет. – Китайцы и индусы считаются хорошими партнерами марсиан, но и они не особо уделяют внимание договору. Мне прислали аудиозапись, на которой индийские политики на встрече по этому вопросу говорят, что намерены переправить максимальное количество людей на Марс в ближайшие пару веков, а потом посмотреть, что из этого получится.

Пока лифтовая кабина опускалась, Марс, находившийся под ними, раздавался все больше. Наконец, они замедлили ход, над самым Шеффилдом, и все вдруг стало нормальным – марсианская гравитация вернулась на место, и кориолисовы силы больше не искажали их реальность. Они прибыли в Гнездо, они вернулись домой.

Друзья, репортеры, делегации, «Мангалавид»… В самом же Шеффилде люди спешили каждый по своим делам. Изредка Ниргала узнавали и радостно ему махали, иногда останавливались и пожимали руки или даже обнимали, спрашивали о поездке и о здоровье. «Мы рады, что вы вернулись!»

И все же в глазах большинства… болезни здесь были редки. Кое-кто даже отводил взгляд. Примитивное мышление: Ниргал вдруг увидел, что очень многие приравнивали омоложение к бессмертию. Они не желали думать иначе – они отводили взгляд.

Но он сам видел, что Саймон умер даже несмотря на то, что в его кости вживили костный мозг юного Ниргала. Еще недавно Ниргал чувствовал, будто его тело разваливается, ощущал боль в легких, в каждой своей клетке. Он знал, что смерть реальна. Они не обрели бессмертие, это и не было им суждено. Отсроченное старение, как говорил Сакс. А люди знали, что Ниргал недавно чуть было не умер, и испытывали отвращение. Они отворачивались, словно он был нечист. И это его злило.

Он сел на поезд до Каира и, пока тот ехал, смотрел на огромную наклонную пустыню западной Фарсиды, сухую и железистую, Ур [29] Один из древнейших шумерских городов-государств. красного Марса. Это его земля. Он это чувствовал. И тело, и душа наполнялись теплом от этой мысли. Дом.

Но лица в поезде смотрели на него и отворачивались. Он был человеком, который не смог адаптироваться на Земле. Едва не убитый родной планетой. Он был словно альпийский цветок, неспособный выстоять в реальном мире, диковинка, для которой Земля была все равно что Венера. Все это он читал в их глазах. Вечное изгнание.

Такими уж были условия жизни на Марсе. Каждый пятисотый уроженец умирал, посетив Землю. Для марсианина это было самым опасным предприятием, какое он мог совершить, – даже опаснее падения с обрыва, полета во внешнюю область Солнечной системы или рождения ребенка. Как русская рулетка, где в одном патроннике был настоящий патрон.

А он избежал смерти. Не очень уверенно, но избежал. Он был жив, он вернулся домой! А эти лица в поезде – да что они знали? Они думали, что он был раздавлен Землей, но и считали, что он Ниргал-герой, не знавший поражений прежде, – они воспринимали его как персонаж истории, как образ. Они не знали о Саймоне, Джеки, Дао или Хироко. Они не знали ничего о нем. Ему сейчас было двадцать М-лет, он был мужчиной среднего возраста, который перенес все, что мог перенести любой другой, – смерть родителей, конец любви, предательство друзей, снова предательство друзей. Все это случалось с каждым. Но людям нужен был другой Ниргал.

Обогнув извилистые стены размытых каньонов Лабиринта Ночи, поезд вскоре оказался на старой каирской станции. Ниргал вышел в шатровый городок и с любопытством осмотрелся вокруг. Оплот наднационалов, Ниргал никогда не бывал здесь прежде, поэтому теперь с интересом оглядывал старые небольшие строения. Корпус жизнеобеспечения, поврежденный Красной армией во время революции, все еще выделялся разрушенными черными стенами. Он шел к городскому управлению по широкому центральному бульвару.

И она была там – стояла в вестибюле здания муниципалитета, у окна с видом на U-образный Лабиринт Нила. Ниргал остановился, его дыхание участилось. Она его пока не замечала. Лицо ее округлилось, но сама она была такой же высокой и изящной, как всегда. На ней была зеленая шелковая блуза и юбка более темного оттенка из какой-то грубоватой ткани. Блестящая копна черных волос спадала на плечи. Он не мог отвести от нее взгляд.

А потом она увидела его – и еле заметно вздрогнула. По-видимому, видеосвязи оказалось недостаточно, чтобы передать, как сильно он пострадал от земной болезни. Она вытянула к нему руки и двинулась навстречу. Не опуская их, она мысленно производила расчеты и тщательно скрывала истинную реакцию перед камерами, что всюду ее преследовали. Но он любил ее за эти руки. Он ощутил, как к его лицу приливает тепло, а когда они поцеловались, щечка в щечку, как знакомые дипломаты, оно покрылось румянцем. Вблизи она также выглядела на пятнадцать М-лет, словно с нее только сошел невинный цвет юности. Теперь она выглядела даже красивее, чем в юности. Некоторые говорили, что она проходит антивозрастную терапию с десяти лет.