Ким Робинсон - Голубой Марс

– Нет, нет и нет. Это все чепуха. Но теперь я чувствую все это так, будто оно реально. Так что теперь есть Энн и Контр-Энн. И… возможно, третья.

– Третья?

– Так кажется. Кто-то, кто не относится ни к одной из первых двух.

– И как ты… ну, ты как-нибудь ее называешь?

– Нет. У нее нет имени. Она неуловима. И молода. У нее немного мыслей, но те, что есть, – странные. Это не Энн и не Контр-Энн. Она чем-то похожа на Зо, ты знал ее?

– Да, – ответил Сакс, удивившись. – Она мне нравилась.

– Правда? А мне она казалась кошмарной. Но все равно… во мне теперь тоже есть что-то такое. Три личности.

– Странно, если подумать.

Она рассмеялась.

– Разве это не у тебя была воображаемая лаборатория, где хранились все твои воспоминания, каталогизированные по номерам комнат или вроде того?

– Это была очень действенная система.

Она снова рассмеялась, теперь сильнее. Видя это, расплылся в улыбке и он, даже несмотря на свой испуг. Три Энн? Он и одну-то не мог понять.

– Но часть этой лаборатории я теряю, – сказал он. – Целые куски прошлого. Некоторые видят память как систему узлов, поэтому, если применять метод «дворца памяти», это вполне может отразиться и на соответствующих физических системах. Но если каким-то образом потерять узел, то и вся сеть вокруг него пропадет. Поэтому я, например, натыкаюсь в литературе на какое-нибудь упоминание о своей работе и пытаюсь вспомнить, как это делал, с какими сталкивался методологическими проблемами и все такое, и целый пласт, целая эпоха просто отказывается ко мне возвращаться. Будто ничего этого и не было.

– Проблемы во «дворце».

– Да. Я никак этого не предполагал. Даже после моего… инцидента… я был уверен, что с моей способностью… думать ничего не случится.

– Ты и сейчас вроде бы неплохо можешь думать.

Сакс потряс головой, припоминая свои провалы, затмения и прескевю, как их называл Мишель. Мышление было не только аналитической или когнитивной способностью, но чем-то более широким… Он попытался описать, что происходило с ним в последнее время, а Энн внимательно его слушала.

– В общем, я перечитал последние статьи об исследованиях памяти. Это теперь очень интересная и актуальная тема. Урсула и Марина с ахеронскими учеными мне помогали. И мне кажется, у них получилось кое-что, что нам поможет.

– Что, лекарство для памяти?

– Да. – Он объяснил ей, как действует анамнетический комплекс. – Так вот. Я считаю, что его стоит опробовать. Только я пришел к убеждению, что лучше всего будет, если собрать несколько человек из первой сотни в Андерхилле и принять его вместе. В процессе вспоминания очень важен контекст, и хорошо, если мы будем при этом видеть друг друга. Это интересно не всем, но на удивление многим из первой сотни.

– Не так уж это и удивительно. А кому?

Он перечислил всех, с кем уже связывался. Как ни печально было это признавать, это оказалась бо́льшая часть тех из них, кто остался в живых. Всего около дюжины человек.

– И все мы хотели бы, чтобы и ты была там. А я хотел бы этого сильнее всего.

– Звучит интересно, – сказала Энн. – Но сначала нам придется пройти кальдеру.

Идя по скалам, Сакс вновь поражался каменной реальности этого мира. В основе его лежали: камень, песок, пыль, частицы. И над ним – темное, шоколадного оттенка небо, беззвездное в этот день. Большие, визуально неопределимые расстояния. Отрезок в десять минут. Будто целый час, если идти пешком. Усталость в ногах.

И их окружили кольца кальдер, которые выдавались далеко в небо, когда они были в середине центрального кольца, откуда более новые и глубокие кальдеры выглядели большими углублениями в круглых стенах. Кривизна планеты здесь никак не влияла на перспективу и была незаметна, тогда как скалы четко виднелись на расстоянии даже в тридцать километров. В итоге это казалось Саксу большой огороженной территорией. Парк, каменный сад, лабиринт, отделенный единственной стеной от остального мира, – мира, который, пусть и оставался скрыт, но влиял на все, что было здесь. Кальдера была велика, но не настолько. Здесь нельзя было спрятаться. Внешний мир вливался сюда и наводнял разум. И при всей его вместимости в сотни триллионов бит информации, при всей величине нейронного массива в голове осталось место для одной только мысли, захватившей все сознание, живой и способной лишь твердить: скала, обрыв, небо, звезда.

Дно было усеяно множеством трещин, и каждая имела вид дуги окружности, центр которой лежал в середине центрального кольца. Старые трещины, тянущиеся из новых полостей северного и южного колец, были заполнены мелкими камнями и пылью. Из-за этих расщелин их путь превратился в хождение зигзагами: они словно попали в лабиринт, только вместо стен здесь были трещины, но прокладывать по нему дорогу было ничуть не легче.

Тем не менее они справились и, наконец, достигли края северного кольца – обозначенного на карте Сакса номером 2. А когда заглянули в него, им открылся новый вид: правильная форма кальдеры с круглыми стенами, резкий спуск к до сих пор скрытому дну, лежащему тысячей метров ниже.

Судя по всему, отсюда ко дну кольца пролегал скалолазный маршрут, по которому можно было спуститься только дюльфером. Но когда Энн показала туда и взглянула на лицо Сакса, она рассмеялась. И безмятежно добавила, что потом им придется снова взбираться оттуда, а главная стена кальдеры была довольно высока. Или же они могли просто обойти северное кольцо, пока не увидят другой путь.

Удивленный такой вариативностью и преисполненный благодарности за это, Сакс последовал за ней вокруг северного кольца по его западной части.

После заката над западной стеной кальдеры маленькой серой вспышкой взмыл Фобос. Страх и Ужас – что за имена?!

– Я слышала, это ты придумал вернуть на орбиту луны? – проговорила Энн из своего спального мешка.

– Да, я.

– Вот это я понимаю восстановление ландшафта, – похвалила она, довольная.

Сакс почувствовал, что его душа отогревается.

– Хотел сделать тебе приятно.

После недолгого молчания Энн проговорила:

– Мне нравится на них смотреть.

– А как тебе Миранда?

– О, там очень интересно. – Она рассказала о некоторых геологических особенностях этой необычной луны. Две столкнувшиеся планетезимали, не вполне удачно соединившиеся вместе…

– Между красным и зеленым есть один цвет, – начал Сакс, когда она рассказала достаточно о Миранде. – Смесь их обоих. Его иногда называют мареновый ализарин. Он встречается у некоторых растений.

– Угу.

– Мне он напоминает о политике. О таком объединении Красных и Зеленых.

– О коричневых.

– Да, или ализариновых.

– Я думала, оно уже есть – коалиция, соединившая «Свободный Марс» и Красных – Иришку и тех людей, кто вытеснил Джеки.