Ким Робинсон - Голубой Марс

Арт видел, что для Влада это имело особое значение. И понятно, почему: при наднационализме здоровье определенно продавалось – не только медицинская помощь, пища и жилища, но прежде всего – сама процедура омоложения, которую пока проходили только те, кто мог это себе позволить. Иными словами, величайшее изобретение Влада теперь на Земле используют привилегированные. Оно стало там высшим классовым различием – долгая жизнь или ранняя смерть, – которое едва ли не сравнилось с различием видов. Неудивительно, что он был раздражен, неудивительно, что направил все свои силы на создание экономической системы, которая превратит процедуру омоложения из отвратительного имущества во всем доступное благо.

– Тогда рынку ничего не останется, – сказал Антар.

– Нет-нет-нет, – Влад отмахнулся от него еще более раздраженно, чем когда-либо до этого. – Рынок всегда будет существовать. Это механизм, позволяющий обмениваться товарами и услугами. А конкуренция за то, чтобы продавать лучший товар по лучшей цене, – неизбежна и полезна. Но на Марсе общество направит рынок в более оживленное русло. Жизненно важные услуги будут иметь некоммерческую основу, и это уведет независимый рынок от первостепенных товаров к второстепенным, где кооперативы, находящиеся во владении работников, смогут предпринимать те рискованные дела, какие будут вольны сами выбирать. Почему бы нет, когда основные потребности обеспечены, а работники сами владеют своим бизнесом? Вот что мы хотим создать.

Джеки, раздраженная брезгливостью Влада к Антару и, вероятно, намереваясь отвлечь или запутать старика, спросила:

– А что насчет экологической стороны этой экономики, которую вы всегда так подчеркивали?

– Это тоже основное, – сказал Влад. – Третий пункт акта Дорсы Бревиа гласит, что земля, воздух и вода Марса никому не принадлежат, что мы все распоряжаемся ими во благо будущих поколений. И это распорядительство будет обязанностью каждого, но в случае возникновения конфликтов мы предлагаем ввести строгие суды по вопросам охраны окружающей среды, может быть, как часть конституционного суда, который будет оценивать реальные и полные природоохранные издержки экономической деятельности и участвовать в согласовании планов работ, воздействующих на среду.

– Но это же просто плановая экономика! – воскликнул Антар.

– Экономика и планирование – одно и то же. В капитализме его было столько же, а в наднационализме вообще пытались планировать буквально все. Нет, экономика – это и есть планирование.

Антар, уязвленный и раздраженный, проговорил:

– Вот и социализм вернулся.

Влад пожал плечами.

– Марс – это новая целостность. Названия из предыдущих целостностей обманчивы. Они становятся чуть ли не теологическими понятиями. Конечно, в этой системе присутствуют элементы, которые можно назвать социалистскими. А как еще избавить экономику от несправедливости? Но частные предприятия будут не национализированы, а окажутся во владении работников, то есть это будет, по меньшей мере, не тот социализм, который пытался укорениться на Земле. И все кооперативы будут коммерческими – маленькими демократиями, посвященными тому или иному виду деятельности, и каждой из них потребуется капитал. И у нас будет рынок, будет капитал. Но в нашей системе работники станут скорее арендовать капитал, чем наоборот. Это более демократично, более справедливо. Поймите меня: мы пытались оценить каждый элемент этой экономики по его полезности в достижении справедливости и свободы. А справедливость и свобода не противоречат друг другу, как это утверждалось, потому что свобода в несправедливой системе – это не свобода вовсе. Они возникают вместе. То есть это на самом деле возможно. Нужно лишь ввести лучшую систему, объединив элементы, которые были проверены и показали свою работоспособность. И сейчас для этого подходящий момент. Мы готовились к такой возможности семьдесят лет. А сейчас она появилась, и я не вижу причин упускать ее только потому, что кто-то боится старых слов. Если у кого-то имеются какие-либо конкретные предложения, как ее улучшить, мы будем рады их выслушать.

Он долго и сурово смотрел на Антара. Но тот не отвечал: конкретных предложений у него не было.

Комнату наполнило тяжелое молчание. Это был первый и единственный случай в конгрессе, когда иссей встал и отчитал нисея во всеобщем обсуждении. Большинство иссеев предпочитало действовать менее явно. Но сейчас один из древних радикалов просто разозлился и наказал неоконсервативного молодого властолюбца – который теперь выглядел так, словно ради собственной выгоды намеревался навязать новую версию старой иерархии. Эта мысль отчетливо отражалась в долгом, протянувшемся через весь стол взгляде Влада на Антара, полном отвращения к его реакционному эгоизму и трусости перед лицом перемен. Влад сел – Антар был повержен.

Но они продолжили спорить. Конфликт, метаконфликт, детали, основы – все было на столе, включая магниевую кухонную раковину, которую кто-то установил в одной из секций «стола столов» спустя недели три после начала обсуждений.

На самом же деле делегаты на складе были лишь вершиной айсберга, видимой частью масштабных дебатов, затянувших обе планеты. По всему Марсу и во многих точках Земли постоянно велась прямая трансляция конференции, и, хотя запись в режиме реального времени была довольно скучной, «Мангалавид» отдельно монтировал ключевые события каждого дня, которые показывались по вечерам во время временного сброса и отправлялись на Землю для показа широкой аудитории. Там этот показ стал «величайшим шоу на Земле», как назвал его один американский канал.

– Наверное, людям утомительно смотреть одно и то же дерьмо по телеку, – сказал Арт Наде как-то вечером, когда они смотрели краткий, странно искаженный обзор переговоров дня по американскому телевидению.

– Или дерьмо в жизни.

– О да. Им хочется отвлечься и думать о чем-то другом.

– Или они думают о том, как поступили бы сами, – предположила Надя. – Мы для них – модель в уменьшенном масштабе. Так им легче понять себя.

– Может, и так.

Как бы то ни было, обе планеты наблюдали за ними, и конгресс, как и все остальное, превратился в повседневную мыльную оперу, которая, однако, привлекала аудиторию, словно дивным образом подобрала ключ к жизни людей. И в итоге тысячи зрителей не просто смотрели, но и отправляли комментарии и предложения. Большинство собравшихся на Павлине не считало вероятным, что в каком-нибудь письме окажется поразительная истина, ранее им неизвестная, но тем не менее все сообщения прочитывались волонтерами в Шеффилде и Южной борозде, передававшими избранные предложения «к столу». Некоторые даже выступали за то, чтобы включить все эти предложения в итоговый вариант конституции, выступая против принятия «нормативного правового акта». Они хотели, чтобы это было нечто более объемное – коллективное философское или даже духовное заявление, отражающее их ценности, стремления, мечты и мысли.