Кир Булычев - Последняя война. Великий Гусляр. Подземелье ведьм (сборник)

В понедельник Удалов проснулся от странного ожидания. Лежал с закрытыми глазами и ждал. Дождался:

– Корнелий, ты до обеда спать собираешься?

– Стой! – Удалов вскочил и с размаху босыми пятками в пол. – Кто тебя научил? Других слов не знаешь?

Но жена будто не слышала. Она подошла к кровати сына и сказала:

– Максим, ты намерен в школу сегодня идти?

И тут же: плюх-плюх – о сковородку яйца…

Удалов стал совать ноги в брюки, спешил вырваться из дома. Но не получилось. Поймал себя на нервном возгласе:

– Максим, ты скоро из уборной… – осекся.

Опомнился только на улице. Куда он едет? На службу едет.

Зачем?

А в конторе была суматоха. Готовились к совещанию по итогам месяца… Но стоило Удалову поглядеть на потертую поверхность своего стола, как неведомая сила подхватила его и вынесла вновь на улицу. Почему-то побежал он к рыбному магазину и, отстояв большую очередь, купил щуку, килограмма три весом. Завернул щуку в газету и с этим свертком появился на автобусной остановке.

…Сыпал мокрый снежок, таял на земле и корнях деревьев. Лес был молчалив. Внимательно прислушивался к тому, что произойдет.

– Эй, – сказал Удалов несмело.

Из-за дерева вышел колдун и сказал:

– Щуку принес? В щуке костей много.

– Откуда же в щуке костям быть? – возмутился Удалов. – Это же не лещ.

– Лещ-то лучше, – сказал колдун. Пощупал рукой висящий из газеты щучий хвост. – Мороженая?

– Но свежая, – сказал Удалов.

– А что, допекло? – колдун принял щуку, как молодой отец ребенка у роддома.

– Сил больше нет, – признался Удалов, – плюх-плюх, пшик-пшик…

– Быстро, – сказал колдун. – Всего две недели прошло.

– Я больше не могу, – сказал Удалов.

Колдун поглядел на серое небо, сказал задумчиво:

– Что-то я сегодня добрый. А казалось бы, чего тебя жалеть? Ведь заслужил наказание?

– Я вам щуку принес. Три кило двести.

– Ну ладно, подержи.

Колдун вернул щуку Удалову и принялся совершать руками пасы. На душе у Корнелия было гадко. А вдруг это шутка?

– Все, – сказал колдун, протягивая руку за рыбой. – Свободен ты, Удалов. Летом будешь мне каждого второго подлещика отдавать.

– Обязательно, – сказал Удалов, понимая уже, что его провели.

Колдун закинул щуку за плечо, как винтовку, и зашагал в кусты.

– Постойте, – сказал Удалов вслед. – А если…

Но слова его запутались в мокрых ветвях, и он понял, что в лесу никого нет.

Удалов вяло добрел до автобусной остановки. Он покачивал головой и убеждал себя, что хоть колдун – отвратительная личность, шантажист, вымогатель… Пока Удалов добрался до дому, он так измучился и постарел, что какая-то девушка попыталась уступить ему место в автобусе.

В страхе он улегся спать и со страхом ждал утра, во сне ведя бесцельные и озлобленные беседы с колдуном. И чем ближе утро, тем меньше он верил в избавление…

Но обошлось.

На следующее утро Ксения сварила манную кашу, Максимка заболел свинкой и не пошел в школу, а самому Удалову пришлось уехать в командировку в Вологду, сроком на десять дней.

Часов в пять вечера, в пятницу, в середине сентября пошел дождь. Похолодало. Удалов возвращался домой с работы и жалел, что не взял зонтика. Но дождь был таким занудным, мелким, осенним, что пережидать его не было никакого смысла – лучше было потерпеть и добежать поскорее до Пушкинской улицы.

Когда Удалов перебегал площадь, то услышал над головой какой-то гул, поднял голову и таким образом стал первым гуслярцем, который увидел, как на город опускается Конструкция.

Космического корабля за облаками не было видно. Так и осталось неизвестным, приближался он к Великому Гусляру или обронил Конструкцию из космоса.

Удалов еле успел метнуться в сторону, к зданию музея, а Конструкция тяжело ухнула на асфальт, продавив его. В стороны побежали узкие трещины.

Удалов перевел дух и пригляделся к Конструкции.

Вид ее был неприятен. Под острыми углами из центрального столба вырастали оси и стержни, частично снабженные колесами и шариками, которые, как только Конструкция как следует встала, начали вращаться с различными скоростями. Господствующий цвет Конструкции был черным, кое-где поблескивал металл. Высотой она достигала метров пяти и производила чуть заметный, но неприятный скрежущий звук.

Удалов, забыв о дожде, раздумывал, чем бы могла оказаться Конструкция и насколько она опасна для населения, но ничего придумать не мог, потому что ничего подобного еще не видел.

Из задумчивости его вывели удивленные голоса горожан, сбегавшихся на площадь. Вскоре народу накопилось немало, и пришедший старшина милиции Перепелкин с помощью пожарников обнес центр площади канатом на столбиках, чтобы никто не приближался к Конструкции до приезда ученых.

Ученые прилетели на вертолетах тем же вечером, а к утру подоспели другие, менее оперативные, на автобусах и служебных машинах. С этого дня площадь кипела толпой специалистов самых различных областей знания, к тому же приходилось как-то защищать Конструкцию от туристов и зевак. Но, несмотря на суровую охрану и принятые меры, к утру третьего дня на металле Конструкции появились две надписи. Одна говорила о личных отношениях какой-то Любы и какого-то Пети, а вторая была еще лаконичнее: «Были: Коля, Ира, Шляпиков из Сызрани». Так как ни одно сверло, ни один бур не смогли оставить на Конструкции ни единой царапины, осталось тайной, каким образом Шляпиков с друзьями и Петя запечатлели себя. Поиски Шляпикова продолжаются.

Пока ученые осматривали, обмеряли и зарисовывали Конструкцию, в доме № 16 по Пушкинской улице шли горячие дебаты, зачем и почему из космоса забросили Конструкцию и чем это грозит Земле в целом и Великому Гусляру в частности.

Романтически настроенный Удалов энергично мерял короткими шагами захламленный кабинет профессора Минца и рассуждал:

– Основное чувство в космосе – сотрудничество, дружба. Мне приходилось с некоторыми встречаться, редко кто настроен к нам отрицательно.

– Это еще не значит, – возразил известный скептик старик Ложкин.

– Должна быть цель… – задумчиво произнес профессор Минц, рассматривая фотографию Конструкции. Наяву ее уже нельзя было увидеть, потому что, спасая от туристов, ученые прикрыли ее брезентовым куполом, который раньше употреблялся для цирка шапито.

– Зачем они бросают на Землю эту отвратительную, на наш непосвященный взгляд, Конструкцию? – продолжал Удалов. – С одной только целью. Приобщить.

– Приобщить? – спросил Грубин. – Если приобщить, то к чему?

– К космическому прогрессу.

– Чепуха, – сказал профессор Минц. – Когда я приобщаю кого-то, я прилагаю к прибору объяснительную записку. На понятном языке. На что нам приобщение, если мы не знаем, к чему нас приобщают?