Юрий Никитин - Человек из будущего

– И как?

Она обернулась, хитрая смеющаяся мордочка, милое выражение, но взгляд трезвый и по-женски оценивающий.

– Доволен, – ответил я. – Высшие чины понимают, демократия хороша была в Элладе, где на каждого демократа приходилось по два раба и четыре илота.

Она охнула:

– Что, правда?

– Вот жизнь была, верно? – спросил я.

– Еще бы, – сказала она. – Но рабство – это же нехорошо?

– Да, – согласился я, – рабы трудились плохо, больше отдыхали, потому пришлось для них придумать систему, чтобы сами на работе жилы рвали… Это не так романтично, зато прибыльнее.

Она спросила озадаченно:

– Да? А я думала, рабство отменили из-за гуманизма…

– Из-за гуманизма никто пальцем не шелохнет, – пояснил я. – В мире правит трезвый расчет. Но конечно, чтоб жизнь казалась сказкой, нужно придумывать всякие благородные ценности… В общем, сейчас, когда один человек может уничтожить все человечество, не до соблюдения прав человека насчет его личного пространства.

– Это как? – спросила она.

Я пояснил:

– Человечество дороже, чем чье-то желание утаить свое… даже и не знаю, что нужно таить в свободной Америке! Мне кажется, у вас разрешено все, кроме преступного, хотя и преступное можно, если в высоких кругах. Не так ли?

Она пробормотала озадаченно:

– Ты так подаешь, что мы должны прийти к тому, к чему вы уже пришли?.. К тоталитаризму?

– К прозрачности, – ответил я и, увидев удивление в ее глазах, пояснил: – Да-да, к прозрачности! Для государства все должно быть прозрачно. И никаких личных пространств.

– Ой…

– Личные пространства только друг для друга, – пояснил я. – А не для проверяющих органов. Пайпер, мне такое тоже не нравится, но другого пути для защиты человечества от отдельных человеков нет.

Она сказала с негодованием:

– Какими страшными вещами занимаетесь!

– Время страшное, – сообщил я. – Но если убрать из него всякие страшности, прекраснее его не будет ничего на свете. Вот мы и занимаемся опрекрасниванием мира.

– Да, – переспросила она с недоверием. – А почему тогда страшно?

– Будущее всегда страшит, – объяснил я. – А прошлое выглядит таким милым. Потому все играют в средневековье… Даже когда не играют.

– Ладно, – заявила она, – давай есть! Или жрать, как у вас в России?

– Лучше жрать, – согласился я. – Это демократичнее. Аристократы вообще кушают, стыд какой.

Она умело разлила по фужерам из второй бутылки шампанского.

– За демократию?

– С человеческим лицом, – уточнил я.

Это шампанское уже полусладкое, а третье было бы полусухое или вообще сухое, но Пайпер наверняка посоветовали ограничиться двумя, ученые – это не грузчики и политики, у тех самые пьющие профы, а ученые лелеют свои прекрасно работающие мозги и не любят сбои, которые вносит алкоголь даже в малых дозах.

Она допила содержимое фужера до дна, личико раскраснелось, глаза заблестели еще ярче.

А в самом деле хорошей бы оказалась женой, мелькнула мысль. Вряд ли только игра, сама наслаждается ролью, и вообще-то могла бы согласиться выйти за меня.

А что, я в самом деле хорош, старомодно консервативен, что наверняка понравится ее родителям, тем более дедушке и бабушке. Сейчас Россия, встав в позу защитницы здоровых консервативных ценностей и здорового брака, начала привлекать симпатии со всего ранее враждебного к ней мира.

Вот только этого нет в программе, которую пишут для нее. И наш роман где-то как-то должен быть остановлен. Если не нами, то кто-то остановит.

Можно, конечно, сыграть очарованного ее прелестями и возможностями и посмотреть, как она будет выкручиваться и подавать на попятную, но я не садист, женщин люблю или по крайней мере не обижаю, даже когда строят против нас какие-то свои умилительно детские козни.

Выспался просто здорово, кровать – само совершенство, а Пайпер такая разогретая и нежная, что я ее сгреб в комочек, прижал к груди, как щенка, и так заснули.

Спали крепко, хотя ночью один раз все же встала в туалет, шампанское в некоторой степени мочегонное, я слышал, как зашумела спускаемая вода, а также голосок самой Пайпер, когда запрашивала шепотом инструкции, что и как дальше.

Вернувшись, наклонилась надо мной, проверяя, насколько крепко сплю, тихонько коснулась губами щеки в поцелуе, хорошо хоть не пощупала пульс, он чуть учащеннее, чем при глубоком сне, хотя вряд ли знает, какой для меня считается нормальным.

Очень тихонько влезла в мои объятия, я чуточку всхрапнул и прижал ее плотнее, она затихла и вскоре заснула, как всегда хорошо засыпают женщины в наших лапах.

Утром разок деловито повязались, но не больше, нужно соответствовать американским стандартам, она в них свято уверена.

– Милый, – сказала она рассудительно, после того как отдышалась, – я вызвала такси, чтобы ты не опоздал. Ты сказал, к девяти часам?

– Спасибо, дорогая, – ответил я растроганно, – ты очень заботливая!

– Что делать, – сказала она, – хоть и не хочется тебя отпускать, но мужчинам нужно работать. Без этого они уже не мужчины. У них даже всякие болезни начинаются.

– Мне это не грозит, – заверил я. – Столько работы, что вот только сегодня совсем не снилась!

– Ой, – сказала она польщенно, – я рада. Топай в душ, я заказала завтрак в номер, не стоит терять на него время в ресторане.

Я сказал совершенно искренне:

– Умница.

Ответила она очень серьезно и рассудительно:

– Женщина должна быть умной и практичной, чтобы стать хорошей женой и матерью детей для своего мужа.

– Золотые слова!

– В общем, – закончила она, – успеешь хорошо позавтракать и выпить чашку кофе, хотя кофе вроде бы вреден…

– Только не для меня, – заверил я. – Спасибо, дорогая.

– Ты просто чудесный, – сказала она.

– Я такой, – ответил я скромно, не став спрашивать, в чем именно такой расчудесный, а то поставлю в тупик, некоторые банальности говорим, потому что говорим. – Если что, ищи меня в ванной.

– Я для тебя повесила махровое полотенце, – крикнула она вдогонку, – прямо там на дверце!

– Спасибо, дорогая, – ответил я. – А то бы в самом деле не отыскал.

Времени достаточно, я мылся неторопливо, прикидывая, какие еще есть способы для редактирования моего генома, точнее, какие способы доступны мне, потому что все существующие предельно усложнены по дефолту.

Это не операция на какой-нибудь ерунде вроде сердца или печени, геном не положишь на операционный стол и не вырежешь испорченную часть, чтобы тут же на ее место подсадить здоровую. Все эти операции проводятся окольными путями, с подсадкой различного типа вирусов, что должны внедриться и там выполнить заданную программу, но делают они это в одном случае из десяти, к тому же чаще всего не то, не так, а то и вовсе не в том месте.