Геннадий Прашкевич - Земля навылет[litres]

Разговаривал он с ней всегда на одну тему.

— Ну почему так? — с ходу пожаловался. — Ну почему, Сонька, как что-то плохое, так это непременно со мной? Сама погляди. Всех соседей посносили, а мой домик обходят. Мне что, жить на пустыре до старости?

— Ну ты даешь, — издалека ответила Сонька, сладко позевывая.

— Сразу видно, что ты спишь, — разозлился Алехин. — Все работают, а ты спишь.

— Ну ты даешь. — Загадочно намекнула: — Может, я сейчас не одна…

— Нужен мне твой речник!

— Ну ты даешь. Совсем глупый.

— С тобой поглупеешь, — пожаловался Алехин и попросил: — Сонька, ну придумай что-нибудь!

Сонька знала, о чем он.

Время от времени Алехиным овладевал зуд перемен.

Бросить к чертям осточертевший деревянный домик с деревянными удобствами под многочисленными окнами девятиэтажки, забыть про печку, пожирающую тонны угля и дров и старомодно коптящую на зеркальные окна девятиэтажки! Он был согласен на любую квартиру.

— Ты же начальница обменного бюро, — с укором сказал он Соньке. — Ты же все можешь.

— Ну ты даешь. Твоя хибара официально предназначена под снос, — зевая, объяснила Сонька. — Мы даже на учет не можем поставить тебя. Хоть в Совет министров звони.

— А ты? — спросил Алехин с надеждой.

— Сволочь ты, Алехин, — рассердилась Сонька. — Было время, я тебе все предлагала. Я всю себя тебе предлагала. А ты растоптал. Все мое было в твоих руках.

На самом деле Сонька преувеличивала. Все ее всегда было в руках жадного речника Косенкова. Все равно Сонька до сих пор укоряла Алехина: дескать, слушался бы меня, и все мое было бы у тебя в руках.

Он повесил трубку.

Что-то его тревожило, но он никак не мог понять — что.

Не хулиганы же, всучившие ему игрушечного металлического рака.

Да и не пойдет он больше по тому переулку. Он в тот переулок пошлет милиционера сержанта Светлаева. Но все равно что-то такое тревожило Алехина. Что-то такое вторглось в его жизнь. А-а-а, вдруг вспомнил он. Этот голос по телефону. Мерзкий, чужой, страшный голос. «Горит, Алехин, море… Горит…»

Алехин незаметно выскользнул из кабинета.

А метелки вовсю разошлись. Особенно Ася.

Ася всегда была натурой художественной, хоть и прихрамывала с детства, как Серая Шейка. Однажды ее стихи напечатали в городской вечерней газете. Алехин радовался вместе со всеми, но потом Зоя Федоровна попросила и его написать что-нибудь. «Но по делу… — повела она глазами в сторону Аси. — Короткую рекламную статейку о льготной страховке для очень пожилых людей, например». Алехин написал, но из редакции ответили, что для них это скучновато.

Он осторожно провел рукой по лицу.

Все-таки странно. Длинноволосый дважды заехал мне по морде, потом меня били о забор, а кожа неиспорченная. У него даже настроение улучшилось. «С одним моим приятелем, — вмешался он в разговор, — такое случилось. Был у меня приятель в Томске. Жена от него ушла».

Метелки так и сгрудились вокруг Алехина.

Тема несложившейся жизни всегда их болезненно волновала.

А приятель Алехина был человеком благородной души. Такого каждый обидеть может. Жена его оказалась стопроцентной самкой. Он без всяких споров оставил ей и квартиру, и обстановку, и детей, а сам трагически скитался по друзьям и знакомым, случалось, ночевал на вокзале. Начальство, боясь потерять замечательного слесаря, выделило ему комнату в пустом, обреченном на слом здании на месте бывшего городского аэропорта на Каштаке.

Там приятель и зажил.

А звали его Коля, руки золотые.

Мог, кстати, и поддать. А поддав, мог побить самку. Но по своему углу сильно соскучился. Вселившись наконец в комнату, твердо решил: все, хватит, теперь целую неделю отдыха! Обстановку его комнаты составили мягкий диван, а у противоположной стены в метре от входной двери — холодильник. На диван Коля набросил простыню, чтобы уже никогда этим не заниматься, а холодильник загрузил некоторой едой и красным портвешком. И первый вечер в собственной комнате решил отдать не гостям, а отдыху и глубоким благородным раздумьям.

Стояло лето.

Окно распахнуто настежь. В пустом доме ни души.

Коля, раздевшись до трусов, солидно прогуливался от мягкого дивана к белому холодильнику и обратно. Подойдет босиком к белому холодильнику, возьмет небольшой вес красного портвешка и довольный топает обратно к мягкому дивану. Полежит немного, отдохнет, подумает и снова топает к белому холодильнику. Хорошая жизнь. Коля решил жить так долго, пока не отдохнет полностью.

Малость захорошев, залег на диване.

В окно заглядывала луна, весело мерцали летние звезды.

Звезды мерцали так ярко, так близко, что казалось, протяни руку и ухватишь любую. Коля когда-то читал или слышал, может, что звезды на самом деле — это не серебряные гвоздики, а самые настоящие солнца. А значит, вокруг разных звезд обязательно могут быть разные планеты. Даже такие, как Земля. А если есть планеты, то на них возникает жизнь.

От чего?

Да от сырости.

Ну а если уж на какой-то планете появляется жизнь, знал Коля, ее уже ничем не остановишь. На Земле, например, пробовали всякое. И напалм жгли, и взрывали водородную бомбу, и устраивали искусственные землетрясения, и просто сжигали в специальных печах большие количества людей, а жизни наплевать на все это — развивается. Ведь простому человеку, такому, как Коле, что? Простой человек, он как? Вот он получил комнату в пустом доме и доволен.

Коля понимал, что на других планетах все, наверное, немножко не так, но твердо верил в тот факт, что если уж на какой-то планете появилась жизнь, то ее уже ничем не остановишь. Удобно устроившись на диване, раскурив недорогую отечественную сигарету «Прима» (он все предпочитал отечественное), Коля мысленно представил, что где-то за миллиарды, а может, за биллионы верст от него, на совсем другой отдаленной планете, тоже пережившей, как и Земля, множество войн, даже атомных, может, вот совсем, как он, Коля, лежит сейчас и смотрит на сияющие над ним звезды некий внеземной самец. Может, он тоже вчера получил небольшую личную жилплощадь. И вот теперь отдыхает, купил межзвездного портвешка.

И так хорошо, так благородно стало Коле, что даже глаза увлажнились.

Он прогулялся до холодильника, взял небольшой вес, подышал на запястье, где в принципе мог находиться широкий обшлаг праздничной белоснежной рубашки, и неторопливо двинулся к мягкому дивану — по своей, по родной, по принадлежащей теперь ему комнате.

И тут что-то случилось.

Из-под босых ног Коли, как бы пройдя сквозь темный линолеум, которым был покрыт пол, поднялся пухлый огненный шар. Этот огненный шар не был ярким, от него не несло жаром, но шипел он крайне выразительно и зловеще, с какой-то необычной, как заметил Коля, с блатной интонацией. И в долю секунды Коля оказался в коридоре за плотно прикрытой дверью, вероятно, продиффундировав сквозь ее плотную древесину и дерматиновую обшивку, потому что сам он выскочить из комнаты за такое короткое время просто не мог. А за дверью грохнуло и в коридор понесло отчетливым запахом уксусной кислоты и аммиака.