Станислав Лем - Человек с Марса (Сборник)

Впоследствии инженер признался мне, что вся история с демонстрацией центральной жидкости ареантропа имела целью показать профессору, что он точно такой же «слабый человек», как и мы. Однако ловушка оказалась слишком простой. Старик, правда, как я узнал позже, взял колбу к себе в кабинет, но наверняка не для того, чтобы испытать минутное удовлетворение. Уверен, что точно так же он позволил бы ужалить себя отвратительнейшему насекомому, если б мог из этого извлечь какой-либо научный вывод. Просто он боялся потерять самообладание, но был достаточно умен, чтобы не попасть перед нами в смешное положение.

Доктор, который уже пришел в себя после странного эксперимента (действие жидкости прекратилось очень быстро), встал и положил перед собой стопку листов бумаги различной формы и размеров. У него была привычка записывать результаты работы на манжетах, обрывках газет, использованных промокашках, старых счетах, пренебрегая блокнотами веленевой бумаги, которых всегда полно в лабораториях. Он признался мне, что белизна и непорушенность бумаги приводит к разжижению мозгового вещества и тем самым ослабляет интеллект.

— Простите, к сожалению, я не могу ни удивить вас чем-то, ни продемонстрировать нечто волшебное. — Он был явно зол на Финка за его эксперимент. — Мое положение гораздо серьезнее, чем у предыдущего оратора, и еще по двум причинам. Во-первых, гораздо легче вырвать тайну у мертвого вещества, нежели у живого, а во-вторых, машина уже больше недели не соприкасается с какими-либо внешними субстанциями, кроме ядовитого или, по меньшей мере, вредного для ее живой части земного воздуха. Возможно, вам покажется это преувеличенным очеловечиванием с моей стороны, но если перед нами живая субстанция, а у меня есть все основания так считать, то ей для поддержания основного обмена веществ необходимо пополнять убыль, принимая химические компоненты извне. Это единственная возможность.

— Ошибаетесь, доктор, — прервал Джедевани. — Есть и еще одна. Не исключено, что жизненная энергия попадать к живой части машины снаружи без химических, как это сказать, соединений. Например, излучение либо волны, выделяемые нейтронами, напрямую отдавать свою кинетическую энергию атомам этой живой существо…

Доктор наклонил голову.

— Возможно, вы правы. Возможно, такое «питание» энергией имеет место. Во всяком случае, в половине одиннадцатого плазма начала проявлять вызывающие беспокойство признаки как бы «старения», «замирания функций». Первым симптомом было ослабление токов…

— Говорите проще и короче, что произошло с плазмой? — Профессор раздраженно глядел поверх очков на доктора, который, казалось, обиделся.

— Я еще не кончил. Мне результаты даются не так легко, как это можно сделать, развинчивая шестеренки да болтики.

— Что еще такое? Уж не думаете ли вы учинить ссору?

Профессор покраснел как пион.

Доктор сдержался.

— Возможно, всему виной чертова жидкость… Во всяком случае, я здорово струхнул, когда световая пульсация упала почти до нуля, токи тоже страшно ослабли, я давал кислород, двуокись, но результат был почти незаметен. В одиннадцать пятьдесят пять наступила стадия умирания, тогда я в отчаянии взял и… задержал…

— Что вы, черт вас возьми, сделали?

— Ввел через отверстие в груше один кубик адреналина. Результат был потрясающий! Все функции восстановились, и когда я через четверть часа ушел…

Профессор встал.

— Но это могла быть временная ремиссия. С момента отключения груши от конуса минуло двенадцать часов. Если плазма так чувствительна и не получает необходимой для нее энергии…

— Быстрее, господа! В лабораторию! Финк, бутылочку с жидкостью, быстро!

Мы помчались к двери, словно ученики, подгоняемые громким голосом.

— Осторожнее, мой пиджак! — крикнул Джедевани, сопевший рядом со мной и, казалось, пребывавший в жутком настроении. — Я знал, что так просто это не кончится, что оно выкинет еще не один фортель.

— Кто «оно»?

— Ну, человек с Марса.

В лаборатории было тихо. Я первым подбежал к гальванометру, глянул в оконце — темное!

— Черт, господин доктор, этого я от вас ну никак не ожидал… Он уничтожен, он, похоже, мертв… Мы там сидим и болтаем, а здесь плазма погибает. Ареантроп погибает, неужели вам неясно? А вы препираетесь с инженером, отстаивая свои никчемные мелкие амбиции.

Доктор, казалось, готов был провалиться сквозь землю.

— Я… даю слово, когда я уходил, состояние плазмы было прекрасное, ведь я же всю ночь здесь просидел…

— Тише! Инженер — жидкость!

Профессор Уиддлтон был, как говорится, в своей стихии. Молниеносно вырвал у доктора шприц, набрал несколько капель загадочной жидкости и сунул иглу в отверстие панциря. Шли секунды — поршень шприца дошел до конца. Мы затаили дыхание.

Неожиданно в оконце еле заметно блеснуло, одновременно шевельнулась стрелка гальванометра. Блеск повторился — по внутренности «пузыря» разлилась слабая световая пульсация.

— Слава Богу, — просиял профессор. — Ничего не поделаешь, придется начинать сборку. — Он окинул нас взглядом. — Похоже, вы намерены создать здесь этакую модель ученого мира в миниатюре. Сколько ученых, столько точек зрения, теорий и так далее. Играем, значит, а ареантроп тем временем подыхает. Этому надо положить конец, говорю вам. Подобные академические дискуссии и доклады на полдня необходимо прекратить. Здесь надобно действовать. Господин инженер, извольте-ка совместно с доктором собрать машину, чтобы она могла принять необходимую ей для жизни энергию. Болтать будем потом.

— Ну, ну, чтобы оно, стало быть, снова могло психовать, — бросил Джедевани.

— А вы что, сюда загорать приехали? — С профессором шутки были плохи.

— Профессор, — отважился я заметить, — сможет ли инженер на сто процентов поручиться, что овладеет излучением и сумеет его выключить в любой момент?

— Думаю, да, разве что машина перестанет быть машиной, — бросил Финк после недолгого раздумья.

— Что это значит?

— А то значит, что если он мыслит и, как я думаю, плазма является реальным конструктором всей машины, то он сумеет сообразить, что произошло, а снова овладев своим аппаратом, сможет реконструировать устройство атомной трансформации. Вот тогда-то я не отвечаю ни за что.

— Похоже, вы умываете руки? — медленно проговорил профессор.

— Нет. Просто не дам никакой гарантии, но монтаж начну немедленно.

— Понятно. Убедительно прошу — приступайте.

Инженер с помощью доктора извлек грушу из штативов, осторожно взял ее в руки и вышел. Мы еще некоторое время оставались в лаборатории.

— Что будем делать, профессор? — спросил я.

— Поместим конус в камеру с марсианской атмосферой и попытаемся втолковать ему, что мы не враги, то есть станем воздействовать на него уже не газовыми снарядами, а мыслью. — Профессор говорил медленно, явно раздумывая.