Мария Елифёрова - Двойной бренди, я сегодня гуляю

— Виктор, так не бывает, — вмешалась Лика. — Это же не летучее вещество, чтобы отравиться на расстоянии. И потом, там ходят толпы народу. Как, по-вашему, получается, что никто больше не пострадал? Совпадение, только и всего.

— Совпадение? — с хмельной усмешкой Лаи поставил пустой бокал на стойку. — Совпадений не бывает. Хотите наглядный пример?

Говоря, он вытянул руку через стойку, предоставив бармену тыкать в его перстень кассовым сканером. На монитор кассы он даже не взглянул.

— Думаете, я не заметил вчера, в музее?

Этого ещё не хватало, испуганно подумала Лика. Неужто он засёк, как она глазела на него из-за стенда? И сообщит об этом при Патрике? Уж лучше сразу провалиться сквозь пол до первого этажа...

— Вы задержались перед тем портретом. Ну, помните, он сидит вот так, — Лаи оперся на барную стойку и довольно точно скопировал позу человека с портрета. — Вы потому его рассматривали, что он похож на меня?

— Так от вас тоже это не укрылось, — улыбнулась Лика. Ей как-то сразу полегчало. — Заметили, да?

— Ещё бы не заметить, — в его глазах вспыхнуло знакомое обоим лукавство. — Его имя Фаома Лаи. Сто девятый ректор Объединённого Золотого Университета Таиххэ и основатель первой межконтинентальной образовательной программы. При нём впервые состоялся обмен студентами между Таиххэ и Фааром. Это было двести с лишним лет назад. Сейчас это всё рутина, а тогда...

С трудом удерживая равновесие на табурете, он прислонился спиной к стойке.

— Так что совпадений не бывает, — подытожил он, возвращаясь к своему коньку. — И если мне не нравится эта статуя... Что бы там ни говорил доктор...

— Я всё хотела спросить, — перебила Лика, найдя повод отвлечь Лаи от этой темы, — что это за красная тесёмочка у него в волосах? Это что-нибудь означает?

— Это означает, что он совершил убийство за оскорбление.

Никогда мне не овладеть искусством менять тему разговора, удручённо подумала Лика. Коннолли, наоборот, оживился.

— У вас что, и дуэли бывают?

— Дуэли — нет. Их упразднили ещё до Контакта. Но оскорблять-то люди друг друга не прекратили. Вот и случаются... эксцессы.

Обыденность его пьяной болтовни покоробила Лику. Как будто речь идёт об утере файла в базе данных, подумала она.

— Им позволяют продолжать работу?

— А почему нет? Это же "уахха-май", убийство за оскорбление, а не "тиа-фах". Конечно, повышение им запрещено. Никто не может перевестись на более высокооплачиваемую работу, пока он носит красный шнурок.

— И долго его носят? — в Коннолли взыграло любопытство антрополога.

— Чаще всего семь лет, но если ты докажешь, что заступался не за себя, а за другого человека, то только пять.

Лика припомнила слышанные ею разговоры о том, что у барнардцев нет тюрем. Странно, но она никогда не представляла себе, что это следует понимать буквально. Психологически ей было бы проще услышать, что правонарушителей на Барнарде продают в рабство или скармливают тиграм.

— Значит, у вас допускают, чтобы убийца работал медиком?

Она постаралась спросить это как можно более академическим тоном, но голос всё равно вышел дребезжащим — нервным до невежливости. Лаи облокотился на стойку.

— А это-то здесь при чём? Это не имеет отношения к его профпригодности. Вот если бы он уморил пациента по недосмотру, тогда другое дело. Тогда ему пришлось бы сбрить локон чести и оставить профессию.

От выпивки ему было жарко, и он пытался вытянуть одноразовый бумажный веер из коробки на стойке. Коробка опрокинулась, веера разлетелись в разные стороны.

— А, — сказал Коннолли, глядя, как бармен подбирает рассыпанные веера. — Харакири!

— Что?

— Ритуал самоубийства у японцев. Практиковался до середины XX века. Если японец запятнал свою репутацию, он был обязан покончить с собой.

— Ну, у нас это сделать никому не запрещается, — Лаи выразительно чиркнул веером по горлу. — Но обязать человека никто не вправе. Человек — понятие свободное...

Он начал заговариваться; взяв себя в руки, он промокнул лицо салфеткой и поправился:

— Я имею в виду, что не общество даёт человеку свободу — а значит, оно не полномочно её отнимать.

Это было выше понимания Лики.

— Но неужели вас совсем ни капли не беспокоит, что вы идёте лечиться к тому, кто убил человека?

Не стоило этого говорить, в следующую секунду почувствовала она. Лаи отшвырнул веер.

— Этот врач спас Дорана, — его брови сдвинулись жёстким уголком. — Было бы лучше, если бы Доран умер?

Не так уж он и пьян, вдруг поняла Лика. Он смотрел на неё вполне ясными чёрными глазами ощерившегося спаниеля. Верхняя губа приподнялась — того и гляди, гавкнет.

— Вик, — Коннолли встревоженно дёрнул его за рубашку. Лаи не обратил внимания. Он в самом деле готовился сделать "гав". И сделал.

— Значит, по-вашему, — высокомерно проговорил он, — врач должен сидеть взаперти за то, что раз убил одного хама, а десятки пациентов пусть умирают без медицинской помощи?

— Но ведь не он же один... — неуверенно возразила Лика. Лаи быстро вскинул ресницы.

— А если — один? Врачи не бывают лишними.

Она не знала, что на это ответить. Он прибавил:

— Меня не интересует, кого он зарезал три или четыре года назад... раз Доран жив. И, думаю, не только Доран.

— Вик, — Коннолли обхватил его под мышками и стал стаскивать с табурета. — По-моему, тебе уже хватит. Пора отдыхать.

— Наверное, — равнодушно откликнулся Лаи. Он не сопротивлялся. Коннолли поставил его на ноги.

— Пойдём, — недовольно сказал он в сторону Лики. — Потянуло же тебя на метафизику! Толстоевский, блин...

Лика промолчала. Ну его, устало подумала она.

— Брось цепляться, — ответил за неё Лаи. — Пошли.

Было забавно наблюдать за его походкой: четыреста граммов бренди не могли пройти через его организм без последствий. Ступал он довольно твёрдо, однако именно чрезмерная сосредоточенность, с которой он выбирал курс, выдавала его опьянение. Коннолли держался чуть сзади, готовясь, если что, его подстраховать, но необходимости в этом не было. Они благополучно пересекли фойе между баром и лифтом. Лика молчала, чувствуя себя не в своей тарелке. Не говоря ни слова, она переключила сенсорное табло на маорийский и нашла команду вызова.

Пока они дожидались лифта, на площадку выпорхнула компания щебечущих барнардок неопределённого возраста. Тряся серьгами, они стали загружаться в подкатившую кабину. Лика, Лаи и Коннолли, успевшие их опередить, оказались прижатыми к стенке. С большим неудовольствием для себя Лика открыла, что у барнардцев напрочь отсутствует представление о личном пространстве. Местных дам совершенно не смущало то, что они прислонялись к ней и даже к обоим мужчинам. Тут же обнаружилось кое-что похуже раздражающей тесноты. Лифт не трогался с места.