Мария Елифёрова - Двойной бренди, я сегодня гуляю

— Я хочу для него гарантий. Чтобы ему зачли стажировку и не вносили в чёрные списки.

Старик встал со своего кресла, шагнул к Лаи и крепко сжал его руку.

— Этого я добьюсь. Я вам обещаю.

— Спасибо, — сказал Лаи. Вдруг он о чём-то вспомнил, и на лбу у него пролегла недовольная складка. — У меня остался ещё один вопрос...

— Да, Виктор? — склонился к нему Лагранж.

— Кому понадобилось выбрасывать моё полотенце? По-моему, это неэтично.

Барнарда, 22 — 23 декабря 2309 года по земному календарю

Лаи сидел в номере за столом, подперев подбородок руками, — полностью одетый, при шейном платке и пилотке. Единственное, что он понимал — что всё зашло куда-то не туда и что он, так гордившийся своей интуицией, допустил где-то непростительную самонадеянность, в результате которой... Думать об этом было тягостно. Особенно после тех сведений о землянах, которые он узнал.

Нет, кое-что он знал и раньше. Ему было известно, что у землян от природы отсутствует амола — её им заменяет возбуждение центров удовольствия в мозгу при генитальной стимуляции, — и что некоторые земляне могут искать этого удовольствия круглогодично, независимо от размножения. Но он полагал, что к лучшим представителям земного сообщества, к интеллектуальной элите это отношения не имеет. Хотя для барнардца Лаи был весьма просвещённым (просвещали его коллеги по земным экспедициям, показывая ему сетевые порнофильмы), он не мог себе представить, чтобы Лика так вот корячилась и издавала стоны. Из просмотра тех фильмов он вынес твёрдое убеждение, что речь идёт о какой-то патологии, вроде алкоголизма, которая почему-то является популярной темой в земном искусстве. Даже наблюдая воочию последствия постоянной бомбардировки гормонами, которой подвергался организм землян — то, как у мужчин вылезали все волосы на макушке (случись такое с барнардцем, он умер бы от стыда), как безобразно разрастались груди у женщин, — он всё же не допускал, что физиология может влиять на всё развитие их цивилизации. Но вчера он разыскал список веб-ресурсов по психологии землян. Вот уже второй день он читал всё подряд, и картина, которая складывалась перед ним, вселяла тревогу. Все источники, независимо от теоретических взглядов авторов, настаивали на том, что подобное поведение для землян нормально. Более того, оно теснейшим образом связано с их эмоциями и личными привязанностями.

После этого Лаи стало многое понятно в землянах. Например, стыдливость, которой они окружали тему пола и собственное тело (взять хотя бы их манеру купаться в специальной одежде). И всё-таки он пребывал в столбняке. Не может же Лика хотеть от него этого? Неужели она разделяет это суеверие землян, согласно которому совокупиться с кем-то означает присвоить часть его души? Лика, которая казалась ему такой интеллигентной и воспитанной?

А если земляне действительно устроены непоправимо иначе, чем барнардцы, то что ему делать с этими отношениями?

Он вдруг вспомнил одно лицо. Она сидела в первом ряду на его лекциях по сравнительной истории Земли и Барнарды. Жизнерадостная пухленькая девочка, ещё не начала носить серьги. Фахая, вот как её звали; фамилию он забыл. После стажировки на Земле она неожиданно покончила с собой. Ходили смутные слухи, что она влюбилась в землянина, хотя как это из-за любви можно прыгнуть с моста, никто не понимал. Думали, она начиталась земной литературы, герои которой постоянно совершали такие поступки. Теперь Лаи чувствовал, что всё могло быть сложнее. И страшнее.

Бедная, бедная Фахая, подумал он. Мог ли он предвидеть, что когда-нибудь сам окажется в подобном положении?

В дверь постучали. Он вздрогнул.

— Войдите, — торопливо ответил он. Испуг смешался с облегчением: это была не Лика, а Коннолли. И хорошо, подумал он, говорить с Ликой он сейчас не в состоянии. Просто потому, что не знает, как.

— Привет, Вик, — сказал Коннолли, притворив за собой дверь. — Есть разговор.

Он был одет в земной костюм — твидовый пиджак в "ёлочку", коричневые вельветовые брюки. Как специалист, отдавший немалую дань семиотике, Лаи угадал в этом что-то вроде вызова. В сумме с этим костюмом и вчерашним пластырем на разбитом носу, начало разговора ничего хорошего не обещало.

— Да, Патрик, — прохладно отозвался Лаи, повернувшись к нему на своём пуфе. — Садись.

Коннолли проигнорировал приглашение и остался стоять, сцепив пальцы за спиной. Он не глядел на Лаи. Даже наоборот, скользил взглядом туда-сюда, лишь бы не встретиться с ним глазами. Это начинало раздражать.

— Ну? — теряя терпение, спросил Лаи. Коннолли сник. Было очевидно, что он заготовил что-то темпераментное, но демонстрация ораторского искусства сорвалась.

— Дело в Лике, — вполголоса проговорил он. — Тебе не совестно её мучать?

— Бред, — сухо сказал Лаи. — Кто тебе сказал, что я её мучаю?

— Но, ё-моё, это же видно.

Коннолли начал злиться. Он не мог сформулировать свои мысли; запыхтев, он принялся грызть ногти, потом прекратил.

— Слушай, Вик, кончай цирк. Ты заигрался. Для чего ты нацепил её бандану себе на рукав? Захотелось посмотреть, каков ты в роли Дон-Кихота?

Лаи скосил глаза на плечо. Повязка плотно облегала его руку поверх белой рубашки — мятый искусственный шёлк унылого, не-барнардского, предательского цвета.

— Тебе не кажется, что это касается только нас с Ликой?

— Ты можешь перестать говорить фразами из древних романов? Это даже не остроумно. Пойми: Лика воспринимает всё это серьёзнее, чем ты.

Лаи прикусил губу. Ведь двину же, честное слово, подумал он. Мало ему было одного раза?

— О степени серьёзности моего отношения к Лике, — взяв себя в руки, ответил он, — ты судить не уполномочен. Я не приглашал тебя в качестве эксперта.

Лицо Коннолли перекосилось. Лаи успел заметить в нём, наряду с яростью, какую-то беспомощность. Ирландец нагнулся к нему, упираясь ладонью в стол; медный вихор упал ему на лицо.

— Вик, нельзя же до такой степени маяться идеализмом. Себе-то не вешай лапшу на уши. Тебя я не виню, я прекрасно понимаю. Ну нет у вас тут на Барнарде блондинок, ты и запал на экзотику. А Лика очень даже. Разбираешься, между прочим! Но, чёрт подери, неужели ты всерьёз полагаешь, что земные девушки возбуждаются от полутораметровых мюмзиков с крысиной косичкой на лысине?

— Отлично, — сдержанно произнёс Лаи. — Значит, в довершение ко всем прочим классификациям, я ещё и мюмзик?

— Ты, в довершение ко всем классификациям, дурак, — сказал Коннолли. Кровь бросилась ему в лицо; вискам и шее было жарко, из-под волос потекли капли пота. Сгрести его за его белоснежную рубаху, провезти мордой по столу, чтобы его вздёрнутый носик расплющился в лепёшку... Коннолли шагнул к нему.