Евгений Лукин - Грехи наши тяжкие (сборник)

– Ка-кой геликоптер? – презрительно осадил его Мундыч. – Дороги – электромагнитные, штаны – ферромагнитные! И до места преступления – со свистом, по воздуху, как на салазках. Без машины, без ничего…

– Клёво…

– Это, когда привыкнешь, клёво! А поначалу, доложу я тебе, Петенька, жуть берёт. Представь: шоссе! Ни разметки на нём, ни светофора… А навстречу впритирку к полотну дурики вроде тебя летят. Абы как! Со свистом! Вмажешься в кого – и всё! И в холодильник…

– Часто сталкиваются? – опасливо спросил я.

– В том-то, и штука, что никогда! В штаны-то ещё и лоцман встроен.

– У каждого?!

– У каждого. А управляются общим гаишным компьютером. Он-то всех и разводит, понял? Кого надо – притормозит, кого надо – ускорит.

– Ну вас-то, наверно, не тормозили?

– Да я думаю! Пять минут – и всё! И на месте! Прибыли… Урна. Возле урны улика валяется. Окурок. Наш старшой – к нему. Присел на корточки, ткнул пальцем в асфальт… Вернее, не асфальт, у них там из чего-то другого тротуары делают… Бац – клавиатура!

– На тротуаре?!

– Ну так шоссе и есть общий гаишный компьютер! И тротуар тоже… Обвёл старшой окурок пальцем, запросил экспертизу. И ты не поверишь: выскакивает прямо под ногами и фамилия того, кто улику оставил, и адрес, и портрет, и где сейчас находится, и всё что хочешь… Мы – туда! Брать…

В горле у Мундыча пересохло – пришлось промочить. Промочив, помрачнел, стал головой мотать.

– Но брали его – жестоко, – признался он. – Мордой в тротуар, чуть руки из плеч не вынули… У нас – и то человечнее берут.

– Круто, – оценил Петька. – А за что его так?

– Вот и я тоже не понял, – оживился Мундыч. – Чего ж он такого натворил, думаю. И что оказалось… Вы не поверите! – вскинул глаза и обвёл нас наивным младенческим взором. – За окурок и взяли, – горестно молвил он и, достав из-под плоской засаленной подушки пачку сигарет, чиркнул зажигалкой.

– Да ну… – не поверил я.

– Две статьи на нём было… – глуховато поведал Мундыч между затяжками. – Во-первых, наносил вред своему здоровью, во-вторых, мимо урны бросил…

– Ни фига себе… – потрясённо выдохнул Петька. – И на сколько его за это закрыли?

– Ни на сколько, – меланхолично отозвался Мундыч, подливая пива в стакан. – Обмерили, взвесили и отпустили…

– А если второй раз на том же поймают?

– Обмерят, взвесят и отпустят… У них только так. А нас они за варваров держат, говорят, что мы преступников мучаем: в тюрьму сажаем. Зато ихние опера при задержании своё навёрстывают. Два ребра тому сломали, чей окурок… А не наноси вред здоровью!

– Слушай, а чего она кончилась? Оттепель эта…

У Мундыча отвисла губа, глаза остекленели. Я уже решил, что сейчас всхрапнёт, но ветерана хроноразведки так просто не свалишь – крепкий народ.

– Оттепель?.. – озадаченно повторил он, словно впервые слыша это слово. – Оттепель… да, кончилась…

Хотел погасить сигарету в старой консервной банке, но не догасил – всхрапнул и прилёг навеки. То есть до вечера.

в которой Прохор пробирается в логово врага

Раньше я удивлялся, почему это на хронополитзанятиях о будущем каждый раз по-другому рассказывают: то у них все грядушки наркоманы с дефектным генофондом, то сплошь терминаторы – из гранатомёта не прошибёшь, то кретины слюнявые, то умные сплошь да коварные. Спросил однажды хроновоенрука, а он меня за это отжиматься заставил. Ну ладно, думаю, лысый, я тебе ещё отомщу.

Отомстил. На уроке хронотактики.

– Допустим, десант из будущего! – говорит. – Налёт машин времени. Я – командир. Вот меня, допустим, убили… Прохор! Твои действия.

Встаю. Рапортую:

– Ползу за знаменем!

– Зачем?

– Похоронить вас с почестями!

Мамку в школу вызывали. Учителка головой качала.

– Эх ты, – говорит. – А ещё староста…

В общем-то сам виноват. Нашёл кого спрашивать! Мундыча бы спросить, но Мундыч второй день невменяемый – Петьку за ректора принимает.

И ещё одно мне непонятно. Вот дебилы они, азбука из восьми смайликов. А почему ж у них тогда дороги электромагнитные, штаны ферромагнитные, заборы из планшетов?..

Соврал мамке, что мероприятие у нас, а сам отправился к папке. Спросить, правда, тоже ни о чём не получилось – гляжу: что-то странное с папкой. В комнате, правда, как обычно, бардак, зато сам трезвенький, побритенький, при параде – стоит перед зеркалом, охорашивается.

– Вовремя заглянул, – говорит. – В гости пойдём – к интересным людям. А то ты там, наверное, одурел уже вконец среди этих своих рудиментариев…

Ого, думаю, а ведь это он меня к грядушечникам сейчас потащит. Лишь бы никого знакомого там не встретить! Потом вспомнил мамкины советы – и успокоился. Ну грядушечники, ну и что? Во вражеское логово иду, вроде как на разведку. Чтобы знать их, гадов, в лицо! Глядишь, ещё и в отчёт вставлю…

Нет, конечно, с отчётом – это я так, сгоряча. Следующий раз нам с Улькой только через месяц отчитываться.

Вышли мы с папкой со двора, свернули в Антикварный переулок и добрались до бульвара, где на бетонном пьедестале торчит который год раскуроченная прямым попаданием трофейная машина времени. С виду – обыкновенный металлолом, только зачем-то в зелёный цвет выкрашенный. Приостановился папка, губы поджал.

– Вот смотри, сынок, – говорит он мне с горечью. – Так мы встречаем будущее.

Ну а что, думаю. Правильно встречаем. Как на уроках хронотактики учат.

На бетонном цоколе табличка, на табличке выбито: «Уничтожена такого-то числа такого-то года хронобойщиком таким-то».

А вот интересно, как она выглядела, эта самая машина времени, до того, как по ней хронобойщик врезал?

Постояли так, постояли, двинулись дальше. Отыскали нужный дом, поднялись на второй этаж. Круто живут интересные люди: огроменная квартира – вся в мебели. Люстра в прихожей – как в ресторане. Ну понятно: прошлое-то своё с настоящим будущему продали, футурня безродная – вот и денежки. А сами почему-то на кухне заседают.

Я папку спрашиваю, почему на кухне. Во-первых, говорит, не на кухне, а в кухне, а во-вторых, традиция такая давняя… Во дают! Нас архонавтами дразнят, а у самих традиции, ещё и давние…

В кухне кресло, а в кресле расплывается бабуся в очках. Суетятся вокруг неё, ликёр в чаёк подливают. Остальные по углам жмутся, на подоконнике. Представил меня папка – вот, говорит, сынок мой, староста класса, между прочим. Осклабилась бабуся, заворчала, зашепелявила:

– Знаем, знаем, чему вас в школах учат! Батюшка небось на уроках Закона Божьего только одно и твердит: «Не заботьтесь о дне завтрашнем». А про то, что «чаю жизни будущего века», небось и не вспомнит даже…

Папка опечалился, руками развёл.

– Мы тут сейчас, – говорит, как бы извиняясь, – перед машиной времени подбитой стояли… смотрели… Какие мы всё-таки варвары!