Кир Булычев - Последняя война (сборник)

Павлыш ворвался в анабиозный отсек, забыв снять нагубник и положить фонарь на место. Дверь туда была задраена, но Павлыш все равно не успокоился, пока не оказался внутри и не увидел показания приборов. Приборы работали нормально. Ночной гость сюда не добрался.

Павлыш обошел весь корабль, заглядывая в отсеки и трюмы, пробираясь среди разбитого оборудования и искореженных переборок. Ему вдруг показалось, что открылся грузовой люк, и он потратил минут двадцать, прежде чем убедился, что люк заклинило так надежно, что без лазера его не вскроешь. И все-таки он не мог успокоиться. Вернулся в шлюзовую, надел скафандр, взял пистолет и выбрался наружу. Он медленно повторил путь гостя, стараясь разглядеть его следы. Он дошел, увязая в песке, до самых кустов. Но ни следов, ни просвета в кустах, где мог бы скрыться человек, он не обнаружил. История получилась странная, не очень правдоподобная, и захотелось, чтобы поскорее прилетел спасательный корабль.

Перед тем как лечь спать, Павлыш забаррикадировал люк и прибавил света. Есть расхотелось, и он долго не мог заснуть, прислушиваясь к звукам за притворенной дверью. Звуков не было. Пистолет он положил под подушку. Так и заснул, держа под подушкой руку…

Снились утомительные кошмары, в которых Павлыш вновь и вновь шел по берегу, тонул, и перед ним, оглядываясь и маня рукой, шел ночной гость. Заманивая к черной бездне.

Павлыш проспал двенадцать часов и проснулся в деловом, трезвом настроении. В конце концов, нет ничего удивительного, что на планете живут ее хозяева. Возможно, что они еще не делают орудий и не строят домов, так что при разведполете их не обнаружили. Разумные они или стремятся к такому состоянию — в любом случае они любопытны, за что их никак нельзя корить.

Он лежал и прислушивался к шорохам. Потом вздохнул, сказал сам себе: «Доброе утро». Ему осталось провести здесь шесть суток в полном одиночестве. Когда ясно виден предел твоей робинзонаде, общие цели в жизни претерпевают метаморфозу. Проблемы выживания, спасения товарищей, перспектива медленной смерти — все это пропало. Но шесть дней — совсем не малый срок, и глупо провести их, лежа на койке и читая в очередной раз пятый том Ключевского. Потом знакомые будут спрашивать: а что ты, Слава, делал, когда вернулся на корабль? Можно ответить им — залег в спячку. Знакомые улыбнутся, ничего не скажут и подумают: вот дурак. Попасть на новую планету — и проспать на ней шесть дней подряд.

Если верить справочнику, через трое суток наступит утро. Тогда надо будет пойти по берегу в обратную от маяка сторону. Где-то там должен быть просвет в бесконечных кустах, и можно будет заглянуть внутрь, посмотреть, где и как обитает ночной гость.

Придя к такому удачному решению, Павлыш, чтобы не тратить времени даром, выбрался наружу, отыскал в груде щепок более или менее сохранившиеся тела летучих тварей и перетащил их в лабораторию. Дверь в анабиозный отсек он задраил намертво, так что если сам доктор заразится какой-нибудь местной дрянью, ни один вирус к ваннам не проникнет.

В лаборатории пришлось повозиться, пока в куче обломков удалось отыскать и привести в рабочее состояние кое-какие инструменты. Павлышу со школьных лет не приходилось препарировать без помощи микроскопа, под тусклой желтой лампочкой, пользуясь вместо предметных стекол донышком от колб и стаканов. Павлыш, с наслаждением ругая первобытные условия своего существования, разделал несколько тварей, увлекся, выловил в море на свет фонаря трех мелких морских жителей, отыскал в трюме контейнер со спиртом, перетащил из камбуза гнутые кастрюли, сковородки, превратил лабораторию в весьма неряшливую кунсткамеру, нажил мозоль и несколько водяных пузырей на ладонях и к исходу третьего дня стал первым в Галактике специалистом по биологии планеты. Правда, по биологии низших форм ее жизни, строение которых давало все основания полагать, что эволюция здесь зашла довольно далеко и утром на свету можно будет весьма расширить свои знания.

Самый интересный сюрприз таили в себе кусты. Они оказались не только растениями, но и животными — сложным и любопытным симбиозом между растениями с полыми стеблями и простейшими организмами, населявшими внутренность стеблей. Организмы эти были общественными — сродни муравьям, — именно они заставляли ветви сопротивляться попыткам чужаков проникнуть внутрь кустарника, где кишела разнообразная жизнь, связанная — от летучих тварей до микробов — в единую систему.

Павлыш долго бился над задачей, как притвориться своим, заставить кусты расступиться перед ним, но пришлось отказаться от этой затеи — на горизонте появилась голубая полоса. Надвигался рассвет, и пора было готовиться к большой экспедиции под кодовым названием «Робинзон идет по острову».

Если у тебя несколько дней безбедной жизни, если тебе ничто не угрожает, то сидеть в корабле, пить чай и препарировать мошек — занятие не для цивилизованного человека. Цивилизованный человек хочет открыть новый материк и назвать неведомую реку именем любимой женщины — скажем, мамы. Так что зуд любознательности, одолевший Павлыша, был естествен для прирожденного землепроходца.

На этот раз Павлыш проявил великолепную изобретательность, которой позавидовал бы неандерталец, уходящий из пещеры на трехмесячную охоту и оставляющий там, по соседству с хищными зверьми, любимую жену и детей. Когда он наконец запер входной люк и вспомнил, что забыл нож, лежащий на полке в шлюзовой камере, то справиться с запором ему удалось лишь через полчаса, и то лишь после того, как, придя в полное отчаяние, в упор выстрелил в него из пистолета. Потом пришлось мастерить новый запор. В результате Павлыш покинул стоянку корабля, когда солнце уже поднялось над границей воды и песка, продираясь сквозь сизые полосы облаков. Вновь, как и вечером, пришлось идти навстречу солнцу, только в противоположную сторону.

Павлыш экипировался основательно, так что ему были не страшны ни звери, ни стихийные бедствия. За спиной висели запасные баллоны — кислорода на трое суток. Сбоку сверкал пистолет, на другом бедре хороший охотничий нож, кустарным образом переделанный из кухонного. Поверх баллонов горбился рюкзак с запасом пищи и воды и даже надувным спальным мешком — вдруг придется остановиться на отдых.

Часа через три, когда солнце растопило иней на кустах, когда поднялся ветер и переворачивал, серебрил узкие листья кустов, Павлыш наконец увидел то, что искал. Широкая река вливалась в море, прерывая монотонную линию кустарника. Берег реки был болотистым, но пружинил под ногами и держал Павлыша. Короткие острые стебли травы с синими венчиками колючек цеплялись за башмаки, и с них в разные стороны прыскала летучая мелочь. Из кустов встревоженно выскочили спугнутые твари, покрутились над Павлышом и спрятались обратно. Берег стал выше, суше, кусты расступились, и Павлыш очутился у края широкой долины.